лед постепенно охватывает все большее пространство, а через некоторое время сковывает все озеро. И, наоборот, суще­ствуют примеры, показывающие, что язык меньшинства в окружении других языков может просуществовать дли­тельное время, поскольку ни один из соседних языков не обладает достаточной силой, чтобы вытеснить его.

Кроме того, отсутствие письменности и официального использования языка ускоряет его гибель, подобно тому как отсутствие фундамента и угловых камней сказывается на прочности дома. Основу языка составляет литература, которая способствует его длительному сохранению, и если она не сумеет предотвратить исчезновения языка, то все же сохранит в себе его прекрасные приметы. Так обстоит дело с греческим, латынью, санскритом и другими древ­ними языками, все еще живущими в литературе, хотя са­ми они уже давным-давно канули в Лету. О том, как лите­ратура упрямо стремится сберечь язык от поглощения его другими, наглядно свидетельствуют продолжительная борьба между латынью и итальянским языком, имевшая место в средневековье, а также нынешнее хитроумное пра­вописание во французском и английском языках, которое представляет собой в основном не что иное, как своего ро­да консервативность литературы.

Что же касается исчезновения вепсского языка в Исаево, то можно предположить, что это произошло следующим образом. Жители Исаево для поддержания торговых и про­чих связей со своими соседями вынуждены были научиться их языку. Для объяснений с чиновниками, священниками, помещиками и их управляющими нужен был русский язык. Некоторые женились на русских крестьянках, а это способствовало обучению детей русскому языку — дети русской матери, естественно, говорят на ее языке, а там и соседи стремились к тому, чтобы и их дети как можно раньше научились разговаривать по-русски, поскольку по­няли, что от него большая польза, а от вепсского — ника­кой. Где уж им догадаться, какие преимущества скрыты в возможности говорить на родном языке, который счита­ется непреложным даром природы. Когда создано мнение, что чужой язык лучше родного, то тем самым уже подго­товлена почва для его преобладания. Даже пожилые люди стараются выучить язык, по семь раз спрашивая у своих соседей, владеющих им, о произношении того или иного слова и столько же раз забывая его, но в конце концов оно все же занимает прочное место в их памяти. Пример­но так в школе Природы происходит обучение иностран­ному языку. Там, где обстоятельства способствуют тому, начинает действовать эта школа, выполняющая свою зада­чу без учителей, учебников, словарей и хрестоматий, при­чем намного успешней, чем это могли бы сделать все зна­токи языков и грамматик, поскольку им все же редко удается добиться того, чтобы человек совсем забыл род­ной язык или стал относиться к нему с неприязнью.

В деревне Сууртаннас я жил в доме, где, кроме старых хозяев, было два сына и две дочери. Старший сын был женат и имел много детей. Из всей семьи дед, его млад­ший сын, обе дочери и дети старшего сына говорили по-вепсски. Старуха же, перенявшая вепсский от родителей, была еще девчонкой отдана в служанки в русскую семью и почти совсем забыла вепсский, о чем поведала мне с не­малой гордостью. С ее старшим сыном произошло нечто подобное: он совершенно забыл вепсский и никогда не говорил на нем. Языком домашнего общения, разумеется, был русский, которым все владели лучше, чем вепсским. Почти такое же положение было и в других домах и, как меня уверяли, в четырех остальных деревнях, где еще мож­но услышать вепсский. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие слова в языке — русского происхожде­ния. Грамматическая форма сохранилась несколько луч­ше, так рама может пережить саму картину, так сохра­няется скелет, когда истлеет плоть. Я не счел нужным тратить на изучение подобного языка более трех-четырех суток, пусть даже от него и была бы какая-то польза. [.. .J

Народ Сууртаннас отличался исключительной доброже­лательностью и гостеприимством. Меня угощали здесь до­вольно вкусной крупяной похлебкой, в которую добавляют овощи и молоко, а также испеченной в печи крутой яични­цей, молоком, хлебом и стряпней. Кроме того, предлагали столько поляники, земляники, морошки и черники, что имей я еще один рот и живот, и тогда бы не смог все съесть. Меня удивлял их отказ брать плату за ягоды. Единственно, когда дети несли ягоды прямо ко мне, я пла­тил им, и то потому, что зримые монеты были детям по­нятнее, чем абстрактная благодарность. Хозяева также и думать не хотели ни о какой плате за еду и прожива­ние, и мне нелегко было уговорить этих добрых людей взять хотя бы по шестьдесят копеек за сутки, тогда как в Финляндии и в России мне нередко приходилось по тре­бованию хозяев платить вдвое больше за еду, которая бы­ла вдвое хуже той, чем меня угощали у вепсов. Мне часто припоминаются слова последнего возницы, сказанные о вепсах: «Простой народ». Насколько лучше эта просто­та, чем то умение жить, при котором без оплаты не вы­просишь огня для трубки! [...]

Этот мирный народ, вернее его мужская часть, в поне­дельник 1 августа отмечала праздник в кабаке ближайшей деревни и пила там горькую до позднего вечера. Солнце уже село, и я готовился лечь спать, как вдруг услышал шум с улицы. Я выскочил на крыльцо и увидел двух схва­тившихся врукопашную героев. Во время кратких переды­шек они спорили по-русски, затем следовало несколько чи­сто вепсских затрещин. Женщины и дети столпились у окон и на крыльце, и с любопытством следили за дерущимися — «мужская удаль женщинам люба». Лишь одна из них пла­кала, должно быть, жена задиры с окровавленной щекой.

Во время драки в Сууртаннас и после нее я начал раз­мышлять о кабаках, больших и малых, о ярмарках и о дру­гих питейных местах. Ох как все они способствуют рас­пространению того зла, которое извергается из неисчер­паемого винного источника! Мысленно я перенесся в Кая­ни к аптекарю Малмгрэну. Однажды я спросил у него, почему он больше не торгует вином, ведь у него на это было тройное право — аптекаря, торговца и мещанина. Он ответил: «Первые два года моего пребывания здесь я тор­говал вином и выручал от этого несколько сот рублей в год, но случилось мне однажды в воскресный вечер уви­деть нескольких пьяных мужчин, оравших на улице. В ту пору в Каяни кроме меня никто не торговал вином, по­этому мне пришлось признаться себе, что я являюсь един­ственным распространителем этого зла. Я покаялся в грехах и тут же принял решение больше не торговать вином, сколь бы выгодно ни было это занятие. И остался верен своему решению». Подобные примеры, когда люди посту­паются своей выгодой ради блага других, очень редки в жизни, если встретишь что-нибудь