везде были развешана сушеные травы и цветы. Аромат стоял невероятный. Лея вдыхала этот запах и будто возвращалась в Черный лес, где она так любила бывать в детстве. В свете камина она, наконец, смогла рассмотреть свою спасительницу. Да, это была пожилая женщина, лицо ее уже было тронуто морщинами, она была худая, даже, скорее, сухая, хотя и выделялась красивой ровной осанкой, которую редко встретишь у рабочего люда, особенно у женщин, которые то плуг таскают, то тюки с зерном, то часами на карачках стоят в огороде.

«Добрая волшебница из сказки», — вдруг подумала Лея, и самой стало смешно от этой мысли. Она поставила чемоданчик и шкатулку рядом с собой на лавку.

Женщина подошла к котелку и помешала в нем похлебку. Попробовала варево с ложки.

— Готово, можно есть, — сказала она и рукой поманила Лею за собой.

Лея села за простой деревянный стол, перед ней поставили чашку с супом и ломоть хлеба. Девушка вцепилась в хлеб, и ей показалось, что ничего вкуснее она в жизни не ела. После голодной ночи все лучшие яства, которыми баловал ее муж, вдруг стали пресными и безвкусными по сравнению с мягкой булкой.

— У вас какая-то беда случилась? Поругались с родней? — спросила женщина, усаживаясь напротив. Она тоже налила себе поесть.

— Да, к сожалению. Можно мне переночевать у вас? Я много места не займу, могу вот здесь прямо на лавке поспать.

Лея между слов думала, что ей делать дальше. Вот она сбежала от Йохана и явилась в родное поместье. А завтра что ей делать? Наверное, сходит к могиле барона, зайдет в часовню, пообщается с отцом Харвесом. После ее уже и нагонит муж, либо пришлет прислугу. Когда Лея думала о возвращении в мужнин дом, ей вдруг становилось тоскливо. За два дня одинокого, но увлекательного путешествия она почувствовала себя живой — впервые за долгое время. Краткий глоток свободы, прежде чем опять сесть в золотую клетку, из которой муж теперь еще долго ее не выпустит, и будет каждый день корить за побег. Лея прожила с Йоханом три года, но так и не поняла, как она к нему относится — восхищалась его умом, знаниями, тем, какой важный пост он занимает и с какими людьми дружит. Но как он был для нее кем-то вроде взрослого наставника, так он и остался. Они с мужем никогда не говорили по душам, каждый в ежедневном режиме выполнял возложенные на него обязанности. И похоже, Йохан немного остыл к ней, когда после первого года брака, она так и не понесла: стал меньше с ней общаться, перестал брать ее в столицу, где изредка водил жену в театр, и даже когда Лея просила, он находил тысячу и одну причину, чтобы не брать ее с собой в свет, и не знакомить ни с кем.

Суп с хлебом были съедены, по телу разливалось приятное сытое тепло. Лея поставила перед собой шкатулку на стол.

— Извините, я даже не спросила, как вас зовут, — сказала Лея.

— Ингрид. Вы можете не представляться, я вас знаю. И сестру вашу — Леду. Она тут теперь всем заправляет.

— А вот я вас не помню, простите. Я мало с кем общалась из крестьян, почти что и ни с кем.

— Незачем вам с крестьянами дела иметь. Вы не того поля ягода, и в этом ничего плохого нет. У вас своя судьба и предназначение, у нас — свое.

Ингрид сказала это без упрека, мягко и в конце ласково улыбнулась Лее, отчего ей вдруг стало так уютно находиться рядом с этой женщиной. От нее веяло каким-то материнским теплом. Вдруг Лея решила, что может что-то оставить Ингрид на память и в благодарность за помощь. Она открыла шкатулку и стала быстро перебирать бумажки и безделушки, которые там лежали.

Пальцы ее зацепились за веревочку. Когда она достала амулет и взглянула на него, ее словно ударило током. На мгновение она выпала из реальности. Перед глазами всплыли странные сцены: вот она бежит по лесу с тяжелой корзинкой, полной еды, вот она плавает в холодном озере в обнимку с кем-то. С кем же? Кто это? Потом всплывает нагая женщина с длинными волосами, сидящая на берегу озера и греющая на солнце большой беременный живот. Вдруг Лея неосознанно касается кончиком пальцев губ и во рту чувствуется сладкая истома.

— Можно посмотреть? — вырывает ее из воспоминаний Ингрид, указывая на амулет.

Лея дает ей его. Ингрид долго изучает вещицу, гладит по ребристой поверхности, вытягивает руку и смотрит на нее через свет камина. Как будто тоже что-то вспоминает.

Следом Лея вытаскивает из шкатулки засушенную синюю кувшинку. Когда-то она положила ее под стекло и оформила в деревянную раму.

— Это очень редкое болотное растение, — сказала Ингрид, продолжая гладить амулет. — Такой цветок невероятно сложно достать: он растет в самой топи, куда не добраться ни на лодке, ни вплавь. Откуда оно у вас?

— Кажется, мне подарили его на день рождения. Но кто и когда — не помню.

Ингрид долго молчала, потом встала, поставила перед ними две жестяные кружки и налила туда горячей медовухи, которую она только что согрела в камине.

— У вас тоже прорехи в памяти? — с усмешкой спросила она. — Я вот не помню ничего толком из своей молодости. Помню, как была ребенком, помню, как мать нашла мне жениха, и я даже готовилась к свадьбе. А потом… Будто метлой смели все годы. Около двадцати лет я уже живу здесь, в избе своих родителей, которых давно похоронила, а до того времени — будто и не существовала. Каждый день пытаюсь вспомнить, но ничего не получается. Одна только есть у меня зацепка.

— Какая? — с волнением спросила Лея, пригубив сладкую медовуху.

— У меня на боках и под животом растянута кожа. Я ходила к разным повитухам, ездила даже в столицу к хорошему доктору — все мне сказали, что это следы от вынашивания. А я ничего не помню. У меня был ребенок, или даже несколько. Но где они? Почему никто про них не знает? Перед своей кончиной мать сказала мне сходить к отцу Серванасу. Застали ли вы его?

— Немного.

— Все, что я смогла у него выяснить — мол, да, было у тебя двое детей, но родились они мертвые, сразу похоронили. Окрестили в честь Святого Ларса и Мученицы Сейры. Ходила я ним на могилку, но так ничего и не вспомнила. Как была беременная, как рожала. Кто их отец, в конце концов? Ничего