В целом сотрудничество и другие добродетели представляют собой редкие и особенные качества, которые могут возникнуть лишь в очень конкретных и сложных проектно-исследовательских условиях. Тогда можно сопоставить Парадигму Панглосса с Парадигмой Полианны, которая вслед за Полианной весело предполагает, что Мать-Природа Добра396. Как правило, дело обстоит не так – но это не конец света. Даже в данном случае мы видим другие позиции, которые можно занять. Например, разве нам не повезло, что деревья так непревзойденно самолюбивы? Прекрасные леса – не говоря уже о прекрасных деревянных парусниках и чистой белой бумаге, на которой мы пишем стихи, – не могли бы существовать, не будь деревья эгоистичны.

Как я сказал, не может быть сомнений в том, что основанный на теории игр анализ работает в области эволюционной теории, но всегда ли это так? При каких условиях он применим и как можно понять, что мы эти условия нарушаем? Расчеты теории игр всегда предполагают, что существует определенный набор «возможных» ходов, из которого, как правило, выбирают по-определению-эгоистичные участники. Но насколько реалистично это как правило? Будет ли природа всегда избирать определенный ход просто потому, что в определенных обстоятельствах этот ход разумен? Не будет ли это оптимизмом в духе Панглосса? (Как мы только что видели, подчас это больше напоминает пессимизм в духе Панглосса. «Чертовы организмы „слишком умны“, чтобы сотрудничать!»397)

Стандартное для теории игр предположение заключается в том, что всегда будут мутации, имеющие «подходящие» фенотипические результаты, чтобы ответить на конкретный вызов, но что, если Мать-Природа просто не «догадается» о правильном ходе? Может ли такое быть когда-нибудь (или как правило) весьма вероятным? Несомненно, мы знаем о случаях, когда Мать-Природа делала ход – например, чтобы создать леса. Но, может быть, есть не меньше (или даже больше) случаев, когда какое-то скрытое ограничение не дает этому произойти? Вполне возможно, но в любом подобном случае адаптационисты захотят продолжить, задав следующий вопрос: существует ли причина, по которой в данном случае Мать-Природа не совершает хода, или мы имеем дело со всего лишь беспричинным, бездумным ограничением, наложенным на рациональную игровую стратегию Матери-Природы?

Ил. 23

Гулд предполагал, что фундаментальный недостаток адаптационистского мышления заключается в том, что на любом адаптивном ландшафте всегда ясно показан путь на любую из различных вершин, но на нем также вполне могут быть скрытые ограничения – например, пересекающие ландшафт железнодорожные пути. «Ограничения наследуемых форм и траекторий развития могут загнать любое изменение в такие рамки, что несмотря даже на то, что отбор подталкивает к движению по доступным путям, сами эти рамки представляют собой основную детерминанту направления эволюции»398. Тогда популяции не распространяются по поверхности спонтанно, но принуждены оставаться на заданных маршрутах, как на ил. 23.

Предположим, это верно. Тогда как нам обнаружить скрытые ограничения? Гулду и Левонтину вольно указывать на возможность скрытых ограничений – каждый адаптационист уже признает, что это вездесущая возможность, – но нам следует обдумать методологию, лучше всего подходящую для их выявления. Рассмотрим любопытную вариацию стандартной шахматной практики.

Когда на дружеском турнире более сильная шахматистка играет с менее сильным соперником, она часто добровольно играет с гандикапом, чтобы игра была увлекательнее и велась на равных. Обычно гандикап подразумевает снятие с доски одной-двух фигур: тогда сильная шахматистка играет лишь с одним слоном или конем, или, когда шансы действительно неравны, без ферзя. Но есть иная система игр с гандикапом, которая может привести к интересным результатам. Перед игрой более сильная шахматистка записывает на листе бумаги скрытое ограничение (или ограничения), которые налагает на себя на время игры, и прячет этот лист под доской. В чем разница между ограничением и вынужденным ходом? Разум понуждает совершить вынужденный ход (и всегда будет раз за разом понуждать к этому), тогда как некий застывший исторический момент налагает ограничение вне зависимости от того, были ли или нет причины для его появления и есть ли или нет причины соблюдать его теперь. Возможные ограничения могут быть, например, такими:

А теперь представим эпистемическое затруднение более слабого игрока, который знает, что его противница играет со скрытыми ограничениями, но не знает, каковы они. Как ему действовать? Ответ вполне очевиден: играть следует так, будто все возможные ходы – все ходы, допускаемые правилами, – доступны противнице, и менять свою стратегию лишь когда накапливаются доказательства того, что она не может совершить ход, который в противном случае был бы наилучшим.

Подобные доказательства нелегко собрать. Если вы считаете, что противница не может двинуть ферзя по диагонали, то нужно проверить эту гипотезу, рискнув подставить свою фигуру под удар ее ферзя. Если фигура не будет взята, то это довод в пользу вашей гипотезы – если только не существует более глубокая стратегическая причина не брать вашу фигуру (о которой вы еще не подумали). (Не забывайте второе правило Орджела: эволюция умнее вас.)

Разумеется, есть и другой способ узнать о скрытых ограничениях при игре в шахматы – заглянуть в записку; можно было бы подумать, что Гулд и Левонтин рекомендуют адаптационистам просто отложить свои игры и отправиться на поиск истины, прибегнув к методу более прямого изучения молекулярных улик. К сожалению, это ошибочная аналогия. Несомненно, вы имеете право использовать все способы сбора данных, доступные в научной игре, но, разглядывая молекулы, вы не обнаружите ничего кроме новых механизмов, новых систем (или того, что таковыми кажется), нуждающихся в обратном конструировании. Мать-Природа нигде не записывает своих скрытых ограничений так, чтобы о них можно было прочитать без помощи правил интерпретации герменевтики артефактов399. Например, спуск на более глубинный уровень структуры ДНК и в самом деле полезный способ чрезвычайно улучшить точность исследования (хотя обычно это достигается слишком высокой ценой – исследователь тонет в огромном объеме данных), но это в любом случае не альтернатива адаптационизму – это его развитие.