Много лет назад я видел английскую телепрограмму, в которой маленьким детям задавали вопросы о королеве Елизавете II. Их уверенные ответы были очаровательны: по всей видимости, королева проводит большую часть дня, пылесося Букингемский дворец – и, разумеется, не снимает при этом короны. Она пододвигает трон к телевизору, когда не занята государственными делами, а моя посуду, надевает фартук поверх горностаевой мантии. В тот момент я понял, что эта воображаемая королева Елизавета II (то, что философы назвали бы интенциональным объектом детишек) в некоторых отношениях была объектом более впечатляющим и интересным, чем настоящая женщина. Интенциональные объекты порождены убеждениями, а потому играют в формировании поведения людей (подчас ошибочного) более непосредственную роль, чем существующие в действительности объекты, с которыми они, казалось бы, тождественны. Например, золото Форт-Нокса менее важно, чем связанные с ним мифы, а легендарный Альберт Эйнштейн, подобно Санта-Клаусу, известен гораздо лучше, чем сравнительно смутно припоминаемая историческая фигура, ставшая основным источником легенды.

Эта глава посвящена другому мифическому герою – Стивену Джею Гулду, сокрушителю ортодоксального дарвинизма. За много лет Гулд предпринял ряд атак на элементы современного неодарвинизма, и хотя ни одна из них не привела ни к чему, кроме незначительной корректировки традиционных представлений, его риторика оказала огромное влияние на аудиторию, исказив образ дарвинизма. Так передо мной встает проблема, которую невозможно игнорировать, от которой невозможно отмахнуться. Долгие годы в своей работе я апеллировал к эволюционным соображениям и почти так же часто сталкивался с любопытным ходом рассуждений: философы, психологи, лингвисты, антропологи и другие оппоненты категорически отметали мои ссылки на дарвиновское мышление, называя его несостоятельной и устаревшей наукой; они беспечно заявляли, что я ничего не понимаю в биологии – мои представления устарели, поскольку Стив Гулд доказал, что дарвинизм уже не тот. Строго говоря, он на краю гибели.

Это – миф, но миф очень влиятельный – даже в кулуарах науки. В этой книге я постарался тщательно охарактеризовать дарвиновское мышление, уберечь читателя от распространенных предрассудков и защитить теорию от дурно обоснованных возражений. Множество экспертов давало мне советы и оказывало помощь, так что я уверен, что преуспел. Но нарисованная мною картина дарвиновской мысли очень отличается от той, с которой познакомил многих Гулд. Значит, я наверняка ошибаюсь? В конце концов, кто лучше Гулда знает о Дарвине и дарвинизме?

Американцы печально знамениты своей неосведомленностью об эволюции. Проведенный недавно (июнь 1993 года) Институтом Гэллапа опрос показал, что 47% взрослых американцев верит, будто вид Homo sapiens сотворен Богом менее десяти тысяч лет назад. Но любыми своими знаниями об эволюции Америка, вероятно, обязана, прежде всего, Гулду. В битве вокруг преподавания «креационизма» в школах он стал ключевым свидетелем защиты эволюции в судах, до сих пор терзающих американское образование. В течение двадцати лет его ежемесячная колонка в Natural History, «Воззрение на жизнь», снабжала биологов, как профессионалов, так и любителей, непрерывным потоком захватывающих идей, удивительных фактов и своевременных поправок к сложившимся у них идеям. Помимо сборников очерков («Со времен Дарвина»403, «Большой палец панды»404, «Куриные зубы и лошадиные пальцы»405, «Улыбка фламинго»406, «Браво, бронтозавр»407 и «Восемь поросят»408) и научных публикаций об улитках и палеонтологии, он написал большую теоретическую работу, «Онтогенез и филогенез»409; атаковал тесты IQ («Не тою мерой мерите»410); по-новому интерпретировал окаменелости сланцев Бёрджеса в книге («Удивительная жизнь»411) и опубликовал множество других статей на всевозможные темы от Баха до бейсбола, от природы времени до компромиссов «Парка Юрского периода». Большинство его произведений просто великолепно: удивительно эрудированный, он – образец ученого, который (как однажды сказал мой учитель физики) понимает, что если естественными науками занимаются должным образом, то они входят в круг наук гуманитарных.

Название ежемесячной колонки Гулда заимствовано у Дарвина – из последнего предложения «Происхождения видов».

Любой настолько плодовитый и энергичный автор, как Гулд, несомненно, будет движим чем-то помимо простого желания просвещать и восхищать своих собратьев, рассказывая им о дарвиновском мировоззрении. Строго говоря, у Гулда таких стимулов несколько. Он отважно боролся против предрассудков и, в частности, против дискредитации научных исследований (и посягательств на престиж науки) теми, кто наряжает свои политические идеологии во внушающую трепет мантию академической респектабельности. Важно понимать, что дарвинизм всегда обладал несчастливым свойством привлекать самых непрошеных поклонников – демагогов, психопатов, мизантропов и других типов, злоупотребляющих опасной идеей Дарвина. Гулд десятки раз без прикрас пересказывал эту печальную историю: о сторонниках социального дарвинизма, об отвратительных расистах и, что особенно страшно, о тех, в общем-то, хороших людях, которым заморочила головы (можно сказать, соблазнила и покинула) та или иная дарвинистская сирена. Неподготовленному человеку очень легко связаться с какой-нибудь дурно понятой версией дарвинистского мышления, и большая часть трудов Гулда была посвящена защите его героя от подобных посягательств.