По иронии истории его собственные энергичные попытки защитить дарвинизм подчас имели обратный эффект. Гулд защищал свой собственный вариант дарвинизма, но яростно противостоял тому, что называл «ультрадарвинизмом» или «гипердарвинизмом». В чем состоит различие? По мнению Гулда, изложенный мною бескомпромиссный дарвинизм, не допускающий никаких небесных крючьев, – гипердарвинизм – это экстремистское мировоззрение, которое следует опровергнуть. Поскольку, как я уже сказал, на деле это – вполне ортодоксальный неодарвинизм, атаки Гулда приняли форму призывов к революции. Раз за разом Гулд со своей трибуны провозглашает толпам восхищенных слушателей, что неодарвинизм мертв и что его место заняло новое революционное мировоззрение – все еще дарвинистское, но ниспровергающее традиционные представления. Это не так. Как сказал Саймон Конвей Моррис, один из героев «Удивительной жизни» Гулда: «Его взгляды существенно потрясли устоявшиеся ортодоксальные представления, несмотря на то что теперь, когда пыль оседает, здание эволюционной теории все еще кажется не слишком изменившимся»413.

Гулд – не единственный эволюционист, поддавшийся тяге к излишней драматизации. Манфред Эйген и Стюарт Кауфман – а есть и другие, о которых мы не говорили, – тоже поначалу рядились в одежды еретиков-радикалов. Кто не хотел бы, чтобы его усилия привели к подлинной революции? Но тогда как Эйген и Кауфман, как мы видели, со временем стали умереннее в своих высказываниях, Гулд двигался от одной революции к другой. До сих пор все провозглашенные им перевороты оказывались ложной тревогой, но он продолжал попытки, опровергая мораль басни Эзопа о мальчике, кричавшем «Волк!». Это не только подмочило ему репутацию (среди ученых), но и стало причиной враждебности некоторых коллег: из‐за инициированных Гулдом впечатляющих общественных кампаний они столкнулись с публичным осуждением, показавшимся им незаслуженным. Как пишет об этом Роберт Райт, Гулд – «американский эволюционист-лауреат. Если он систематически вводит американцев в заблуждение относительно сути и смысла эволюции, то наносит им огромный интеллектуальный ущерб»414.

Вводит ли он их в заблуждение? Сейчас посмотрим. Если вы верите,

1) что адаптационизм ниспровергнут и играет в эволюционной биологии лишь незначительную роль, или

2) что, поскольку адаптационизм является «основным интеллектуальным дефектом социобиологии»415, социобиология полностью дискредитирована как научная дисциплина, или

3) что гипотеза «прерывистого равновесия» Гулда и Элдриджа ниспровергла ортодоксальный неодарвинизм, или

4) что Гулд показал, будто факт массового вымирания опровергает «экстраполяционизм», являющийся ахиллесовой пятой ортодоксального неодарвинизма,

значит, то, во что вы верите, – ложь. Если вы верите в любое из этих утверждений, то вы тем не менее в очень хорошей компании – многочисленной и в высшей степени просвещенной. Некогда Куайн сказал о своем заблуждавшемся критике: «Он читает широкими мазками». Мы все к этому склонны, в особенности когда пытаемся простыми словами объяснить ключевые моменты работы, ведущейся за пределами наших родных дисциплин. Мы склонны широкими мазками вычитывать то, что хотим увидеть. Каждое из этих четырех утверждений – вердикт гораздо более решительный и радикальный, чем Гулд, может быть, рассчитывал, но вместе они транслируют тезис, который разделяется во многих кругах. Я с ним не согласен, а потому обязан развенчать миф. Задача это непростая, ибо нужно тщательно отделить риторику от реальности, одновременно отметая (посредством объяснений) вполне разумное предположение, что не может ведь эволюционист такого калибра, как Гулд, настолько заблуждаться в своих суждениях? Да и нет. Настоящий Гулд сделал огромный вклад в развитие эволюционного мышления, исправив множество серьезных и широко распространенных заблуждений, но мифический Гулд вселил томление в сердца тех, кто боится Дарвина, и взлелеял его своими страстными словами, и это, в свою очередь, вдохновило его собственные попытки ниспровергнуть «ультрадарвинизм», что привело к некоторым непродуманным заявлениям.

Если Гулд продолжает кричать: «Волки!» – то зачем? Гипотеза, которую я буду отстаивать, состоит в том, что Гулд наследует давней традиции именитых мыслителей, искавших небесные крючья, а нашедших подъемные краны. Поскольку за последние годы в области эволюционной теории достигнут огромный прогресс, найти место для небесного крюка все сложнее, и планка для любого мыслителя, надеющегося отыскать какое-нибудь благословенное исключение, задирается все выше. Следуя чередованию темы и вариаций на нее в трудах Гулда, я укажу на закономерность: в результате каждой неудачной попытки в области, которую он исследует, очерчивается небольшой спорный участок, пока, наконец, источник беспокойства не будет точно локализован. Конечная цель Гулда – сама опасная идея Дарвина; он выступает против самой мысли, что эволюция в конечном счете всего лишь алгоритмический процесс.

Интересно было бы задать и следующий вопрос: почему Гулд с такой враждебностью относится к этой идее? Но, в самом деле, это задача для другого исследования – и, возможно, исследователя. Гулд сам продемонстрировал, как подойти к ее решению. Он изучал невысказанные предположения, подспудные страхи и надежды ученых прежних времен – от самого Дарвина и изобретателя теста IQ Альфреда Бине до Чарлза Уолкотта, (неправильно) классифицировавшего окаменелости сланцев Бёрджеса (если ограничиться лишь тремя наиболее известными из нарисованных им историко-психологических портретов). Какими скрытыми мотивами (этическими, политическими, религиозными) руководствовался сам Гулд? Как ни увлекателен этот вопрос, я собираюсь противостоять искушению искать на него ответ, хотя в должном месте скажу – как это и нужно сделать – о выдвинутых конкурирующих гипотезах. Мне достаточно будет защитить, по общему мнению, поразительное заявление: закономерности потерпевших поражение революций Гулда свидетельствуют, что фундаментальная суть дарвинизма всегда вызывала у американского эволюциониста-лауреата неловкость.

Годами меня приводила в искреннее замешательство невнятная враждебность к дарвинизму, которую проявляли многие мои собратья-ученые, и хотя они ссылались при этом на Гулда, я считал, что они попросту полубессознательно искажали суть прочитанного – при поддержке массмедиа, всегда готовых проигнорировать детали и раздуть пламя любого незначительного спора. Я совершенно не понимал, что Гулд зачастую сражается на стороне противника. Он сам так часто становился жертвой этой враждебности! Мейнард Смит упоминает об одном только примере: