У Александра появилось такое чувство, что он участвует в забеге на сверхдлинную дистанцию. Совсем немного до финиша, но он перестарался на дистанции и уже знает, что ему этого финиша не видать: силы на исходе, дышать нечем, вот-вот остановится сердце, подогнутся ноги, и упадёт он на землю, безразличный и к сочувствию, и к равнодушию стоящих на обочине зевак…

Острая тревога полоснула по сердцу: ЧП! Командир, ты в ответе!

Чрезвычайное происшествие назрело, оно неизбежно. Как же это вышло? Почему?! Отвечай, командир! Тебя учили, что случайных происшествий не бывает.

«Соломин подвёл, – первое и самое лёгкое оправдание нашлось само собой, – сказал, что людей немного и у них только рюкзаки. А оказалось…» Соломин – да. Начальник партии обязан знать, кто к нему летит и что везёт.

«Середюк летит. Середюк застрял. Середюк, Середюк…» – только и слышалось в последние дни. Васильеву было не важно, кого нужно перебросить и куда. Надо? Поехали! Он любил полёты, любил машину, которую ему доверили, как живое существо, любил ребят из своего недавно сформированного экипажа: Сашу Носова, второго пилота, совсем ещё зелёного парнишку, жадно впитывающего всё, что его окружало, что казалось ему нужным и интересным; молодого, но рассудительного Володю Гардера, штурмана; и, конечно же, Прохора Михеича, механика, который им годился в отцы да и относился к ним как отец. Ещё нет и полгода, как они в одном экипаже, а кажется, были вместе всю жизнь.

Работали они честно, в заявках на полёт, подписанных начальником партии, была отработана каждая минута. И в каждый рейс машину загружали так, как было необходимо для дела, перегружали, попросту говоря. Александр в душе признавал, что парни, работающие на земле, переносят куда бóльшие трудности, чем «летуны» в воздухе, и рискуют топографы и геодезисты подчас не реже, а потому он считал своим долгом облегчать, насколько это зависело от него, тяготы таёжным бродягам.

Александру нравилось видеть изумление на лицах инженеров и техников, когда они убеждались, что загруженный до предела вертолёт отрывался от земли. Не приходилось что-то выбрасывать из машины, и обходились двумя рейсами там, где по всем правилам требовалось три. Не было лишних слов, выражающих Васильеву признательность, но то удовлетворение, которое чувствовалось в пожатии крепкой руки экспедишника, наполняло душу гордостью.

Когда в Туринском аэропорту Александр увидел Павла, то обрадовался:

– Так это ты – Середюк?! А я-то думал, что за важная птица к нам летит? Даже вон Фёдоровичу за тебя начальство втык сделало.

– Правильно: стрелочник виноват, – засмеялся Середюк. – Я телеграмму вынужден был дать. Здорово попало? – спросил он Соломина.

– А-а, – отмахнулся тот, – сами не чешутся… Я считал, что ты доберёшься. Хоть бы сообщили, сколько человек летит. Что будем делать, Саша? – обернулся он к командиру. – Увезёшь?

– А груза много?

– Есть, – Павел вздохнул, – около тонны. Да ты ещё зачем-то радиста с собой припёр, – упрекнул он Соломина.

– Привязался. Баба у него тут была в прошлом году.

Васильев подумал, потом сказал:

– Утром видно будет. Как погода.

Как и предполагали они с Соломиным ещё до вылета с базы партии, в бензине им отказали наотрез:

– Для вас не завозили, – начальник Туринского аэропорта был раздосадован: перегнул палку – упускать рейс, даже два рейса, всё-таки не следовало.

Предвидя возможность такого поворота дела, Васильев взял с собой запасной бак с бензином, но при почти двойной перегрузке его вряд ли хватит. Многое будет зависеть от температуры воздуха и направления ветра, если, конечно, удастся оторвать машину от земли.

Обескураженный Соломин, уже на полпути к гостинице, предложил:

– Давай схожу к местным властям, я здесь со всеми водку пил. В прошлом году осенью первый секретарь был у меня на базе, познакомились, хорошо так побеседовали. Я его коньячком угостил, едва увели потом. Он даже приглашал заходить, когда буду в Туре. А? Что молчишь? Я не буду говорить, что по делу заявился. Сделаю круглые глаза – и вперёд: в гости, мол. С коньячком. Он, как все аборигены, это дело любит. За разговором где-нибудь ненароком скажу, что бензина у нас маловато. Против него не попрут, он мужик с характером. Сразу понимает, где польза государственная, а где не совсем.

– Утром видно будет, – опять повторил Александр.

Запасной бак вмещал пятьсот литров, надо посмотреть, что осталось в штатных баках, потом решать, просить горючее или нет. Большой запас ему не нужен: тогда не взять весь груз, придётся что-то оставлять здесь. Какая будет погода? Да и неясно, выпустят ли их, «чужаков», завтра, в субботу. Начальство отдыхает, а службы сами такими вопросами не ведают.

Оказалось – выпустили. Чтоб им пусто было! Задержали бы до понедельника, глядишь – всё сложилось бы иначе.

Считая, что шансов на вылет в субботу почти нет, в пятницу просидели за преферансом и вином до глубокой ночи. Соломин организовал карты и вино:

– Наконец-то вижу полный комплект квалифицированных кадров. Распишем пулечку, а, ребята?

Середюк засмеялся:

– На меня намекаете? Может, я уже не играю.

– Играешь, – безапелляционно заявил механик, хотя видел Павла впервые. – Или скажешь, что пойдёшь спать?

– Не пойду, – Павел опять засмеялся. Настроение было хорошим: «великое сидение» наконец-то должно было закончиться.

– Переживём, Фёдорович, – сказал Васильев Соломину, – случалось хуже.

Середюк метнул быстрый взгляд на них, потом на Михеича, спросил:

– Что-то гляжу, Саша, экипаж у тебя весь другой и машина не та?

– Машина ещё та! Завтра увидишь: кран, а не машина. Верно, Прохор Михеич?

Михеич не ответил, но видно было, что остался доволен похвалой. Прохор Михеич начинал механиком на самолётах: Ан – 2, Ли – 2, побывал и на юге страны, и на Крайнем Севере, но потом переучился на механика вертолёта, потому что тут больше платили. Дома у него жена воспитывала троих девчонок, теперь уж старшие две заневестились, и хорошая папина зарплата им была нужна позарез. Дочери своего доброго и покладистого папку любили и без гроша в кармане – такое случалось иногда, – обнимали, и целовали, и шалили с ним, как пятилетки, в те редкие дни, когда он оказывался дома. Но он-то посчитал бы для себя великим позором, если бы у них к свадьбе не оказалось всего, что им хочется.

– А экипаж у меня – того лучше, – вопрос о прошлогоднем экипаже Васильев ловко обошёл.

– На повышение пошли? – переспросил Павел. – Второй пилот, помню, ты говорил, мог самостоятельно работать. Интересная у него фамилия…

– Бабников. Командиром на той машине сейчас, и остальные с ним.

– Во-во! Наш Зайцев всё смеялся, спрашивал, соответствует ли он своей фамилии, как у него по этой части дела идут.