Да от судьбы, видно, не уйдёшь. Обошлось в тот раз, не обошлось в другой. Решил Алексей себе дом построить, к её родителям не захотел идти жить, а у своих – места мало. Его уговаривали подождать, снести будто должны были целый ряд по их улице. Тогда квартиру благоустроенную дали бы. Но он знал случаи, когда от разговоров о сносе дома до дела проходили долгие годы, и отмахнулся:

– Враки это всё! Отвяжитесь! Жена есть, ребёнок будет – должен быть и дом.

Неподалёку на пустыре присмотрел Алексей место. Никакого разрешения на постройку у него, конечно, не было, но его это мало беспокоило. Купил по дешёвке деревянный домишко, тоже назначенный под снос, и там стройка действительно началась, нанял за четыре бутылки водки мужиков в помощь да и в два дня перетащил его себе на участок. Пронумерованные брёвна лежали недолго, пока Алексей не притаранил со стройки три рулона толя на крышу. Ещё за два дня, всё с теми же мужиками и за такую же плату, избёнку собрали. Фундамента он не делал – спешил, главное – крыша. Когда крыша есть, как объяснили ему знающие люди, заставить снести незаконно построенный дом нельзя.

Домишко получился не ахти какой: он уже отслужил один век, часть брёвен было бы неплохо заменить, но жить можно было.

С постройкой – оказалось – Алексей успел вовремя: следом за ним на пустырь пришли строители. Его и это не волновало: теперь, если снесут, дадут квартиру, никуда не денутся. Скоро к ним в дом стали заходить изумлённые руководители стройки. На их планах Лёхин дом не значился, на деле же оказался впритык к будущему многоквартирному дому. Разговоры и выяснения Алексею скоро надоели, после работы он, наскоро поев, запирал дверь на замок и уходил до позднего вечера. Варька и без того целыми днями пропадала у матери. Пелёнки-распашонки готовила.

Возвращаясь домой затемно, Лёха сперва обходил стройку и запасался необходимым: досками, гвоздями, цементом, известью. Брал, сколько мог унести за раз. Надо было пристроить к своему домику сени, чтобы не сквозило в дверь зимой. Ещё он надеялся успеть к зиме оштукатурить изнутри стены; фундамент намеревался подвести летом следующего года.

А стройка подступила вплотную. Под многоквартирный дом начали рыть котлован. Экскаваторщики матерились – им развалюха мешала работать. Снова ходили вокруг Лёхиного дома люди с портфелями, но он ловко избегал встреч.

Однажды, возвращаясь в сумерках вместе с Варькой, под тёплый бок которой он надеялся скоро устроиться, Алексей с удивлением обнаружил, что на его домике исчезла крыша. Кинувшись к нему, он увидел, что крыша, в общем-то, не исчезла, она просто осела на потолок; домишко слегка сдвинулся и покосился. Видимо, задел его ненароком экскаватор, а может, бульдозер зацепил. «Вот суки! Умышленно своротили», – выругался Алексей.

Ночевать они пошли к Варькиным родителям. По дороге встретили пьяного парня, который, увидев парочку, завыступал. Алексей, недолго думая, хватил его кулаком по уху, а когда пьяный этим не удовлетворился – сорвал на нём зло: сперва нокаутировал, а потом беспамятного испинал ногами.

Чуть не досталось и Варьке – чтобы не заступалась. Удивительно: избив парня, почувствовал в душе облегчение, как будто отомстил тем, кто развалил крышу дома. Лишь потом, на другой день, у него появился неприятный осадок, но не от драки, а от того, что бил лежачего, неспособного к сопротивлению человека.

Срок Алексей получил не за этого пьяного.

Вот оно где! Не дом его покосился от неосторожного движения мощной машины. Вкривь и вкось пошла жизнь с той нелепо-ненужной драки. Не очень крепко, видно, держалась она на своём фундаменте, если так легко её можно было сдвинуть. И покатилась, пошла кувыркаться под уклон…

Дом выправить, в общем-то, было несложно. А жизнь назад не отыграешь, её, как горб, только могила исправит. «Могила?! Не думал, что вот так – скоро… Хрясь! И – конец?! Нет!» Ярость вновь вскипает в душе Бойкова и вновь оседает на дно, не находя выхода. Сделать в такой ситуации он ничего не может.

…Не нашёл на стройке Алексей виноватых. Много техники двигалось мимо его дома – экскаваторы, бульдозеры, краны и самосвалы. Не нашлось и сочувствующих – он всем мешал, и все уже знали, что залез Бойков на участок самовольно.

Алексей обозлился и решил добиться справедливости: найти того, кто устроил ему пакость, и заставить его сделать дом лучше, чем он был. Вначале пытался поговорить с работягами, но те хмурились и отворачивались. Мастер и прораб, ухмыляясь, разводили руками:

– Хто его знает, может, он у тебя от старости покосился?

Понятно: они за ним ходили, уговаривали освободить нахально занятый участок, теперь настала его очередь. Пошёл Алексей по инстанциям: к начальнику стройки, от него в трест, добрался, наконец, до советской власти, пробился на приём к председателю райисполкома. Тот выслушал Алексея внимательно, устало вздохнул и безошибочно определил:

– Что ж, Бойков, законы существуют, это вы знаете, но не обращаете на них внимания, делаете что хотите, пока вас самих не коснётся, – помолчал, добавил: – Разберёмся с вашим домом. Но сначала, конечно, найдём того, кто его сломал, и заставим восстановить – можете не волноваться на этот счёт.

Лицо Алексея покрылось красными пятнами. Стыдно стало. Не потому, что он сам был виноват во многом, выяснилось, что любому человеку со стороны ясно было, что он, хам, зная свою непорядочность, всё же требует порядочности от других. Предисполкома словно повернул его к зеркалу: смотрись – вот ты каков!

Алексей в этом воображаемом зеркале увидел и то, о чём люди пока не догадывались. Добиваясь справедливости днём, вечером он творил такое…

Началось это с того дня, когда он избил пьяного. Наступал новый вечер, и словно зуд овладевал всем его существом – досада требовала выхода, надо было кого-то бить. Тут, как нарочно, повстречались ему Кеха, знакомый ещё по школе чистильщик карманов, и его дружки. Они откуда-то знали его обиду и его настроение, знали и средство, с помощью которого можно было вылечиться. Сбрасывались «по рваному» и шли в магазин или в буфет; с наступлением темноты выходили на улицу. Искали случая – случай, как правило, не заставлял себя ждать. «Лёха, давай! Круши, Лёха!»

Роста Алексей был среднего, сутуловат и этим вводил противников в заблуждение. Они не могли предполагать чугунной тяжести его кулаков и, главное, не могли знать, что длинные Лёхины руки опасны на таком расстоянии, на каком руки нормального человека достать не могут.

«Молоток, Лёха!» Дрались, «из спортивного интереса», с себе подобными и дружно разбегались при опасности быть задержанными милицией. Никто не жаловался, и всё обходилось. Обошлось даже тогда, когда в одной из стычек в ход пошёл нож. Одному из дружков Алексея пропороли бок, но в тот же миг обладатель ножа был сбит на землю. Отделали они его «как Бог черепаху».

После разговора с предисполкома Алексей несколько вечеров подряд избегал приключений. Но друзья-собутыльники однажды встретили у проходной:

– Куда пропал, Лёха? Как дела?