– Обессилеет? – спросила она.

– Нет, – ответил я с неудовольствием, – как ты понимаешь все примитивно! Добро всегда побеждает зло; значит, кто победил, тот и добрый. А раз добрый, то не съест. Даже не покусает. У него и зубов уже нет.

Не дожидаясь ответа, я потихонечку пошел вдоль стены, стараясь наблюдать за чудовищами только краем глаза, а то, говорят, они не любят, когда им смотрят в глаза.

Джильдина так же медленно пошла за мной, я слышал, как она шипит сквозь зубы, на спине между лопатками у меня началось жжение от ее злобного взгляда.

В центре зала два чудовища продолжали сотрясать воздух, стены и даже пол. Мы слышали звук тяжелых ударов, рев, рык, храп, надсадное сопение. Я ускорил шаг, но в дыру напротив вошел, а не вбежал, а вот Джильдина влетела с таким напором, что едва не сбила с ног.

– Ну ты и… Никогда ничего не делай без меня!

– Я просто чуть тебя опередил, – запротестовал я. – Ты же сама хотела так, верно?

– Да… ну да, конечно…

Она часто дышала, глаза закрывались, я дал ей сползти по стене на пол. Тяжелый мешок перекашивал ее на одну сторону, лямки врезались в плечи, как стальные цепи.

– Это было жутко, – прошептала она. – Даже не знаю… как обратно.

– Все думают только о себе! – укорил я. – Лишь я думаю только обо мне. Где пройдет олень, там пройдет и мамонт…

Она не отвечала, разгорающийся жадным огнем взгляд устремлен на раскрывшуюся комнату, которую охраняли бестолково слоняющиеся драконы. Я оглянулся и беззвучно охнул. От входа в темную бесконечность уходят два широких стола, заставленные тиглями, колбами, ретортами, мини-жаровнями, пузырьками, кувшинами и прочим малопонятным, но угадываемым по назначению инвентарем. Между ними в относительном порядке щипцы, пинцеты, ножи, пилки и пилочки, точильные камни…

Вдоль стен широкие деревянные полки из толстых, плохо обструганных досок, палец не просунуть между кувшинами всех размеров и расцветок: медных, глиняных, бронзовых, железных, даже серебряных, всевозможных чаш, частью закопченных и даже оплавленных. На других полках сундучки, ящички, корзинки с травами, а то и просто связанные веревочкой пучки засохших стеблей, лапы и головы жаб, ящериц и непонятных зверьков. С потолка свисают мумифицированные тушки уродливых летучих мышей, похожих на глубоководных рыб, и чучела зверьков, породу которых я даже не пытался определить.

Свет озаряет на десяток шагов, столы уходят в темноту. Джильдина медленно пошла впереди, огонь из факела в ее вскинутой руке то и дело лизал подвешенные чучела. Они начинали беспокойно раскачиваться.

Я вскрикнул:

– Ты что делаешь? Они же могут загореться! Мы даже не выскочим…

– Не трусь, – ответила она равнодушно, не поворачивая головы. – Думаешь, тут не вспыхивал огонь?

Я прикусил язык. Да, судя по закопченным тиглям, здесь бы давно все сгорело, если бы могло гореть.

– Все равно, – сказал я неуверенно, – защитные чары могли выдохнуться. Ослабеть, в смысле…

Она не сочла нужным ответить, еще одно оскорбление, я шел сзади злой и настороженный, мечтая, чтобы из темноты выскочило чудовище, бросилось на Джильдину, я одним ударом сражу зверя, а она выползет из-под окровавленного трупа помятая и жалкая, начнет благодарить, а я скажу снисходительно…

Она сделала десяток шагов, огонь факела в ее вскинутой руке то и дело касался свисающих с потолка фигурок. Я создал шарик света побольше, но Джильдина его словно бы не заметила.

– Это не совсем то, – произнесла она озадаченно, – что я ожидала…

– В лаборатории мага? – переспросил я. – А чего ты ожидала?

Она помедлила с ответом, лицо омрачилось.

– Я часто представляла, как войду сюда, – ответила наконец с неохотой. – Везде кучи золотых слитков, мешки с золотыми монетами, сундуки с драгоценными камнями… И, конечно, на столе – амулеты власти, силы, красоты, богатства!

– В лаборатории мага? – переспросил я. – Даешь.

Она огрызнулась:

– А что, это не самое важное?

Вид у нее был рассерженный, я не стал спорить, просто пробормотал, защищаясь:

– Не для всех.

Она сморщила нос.

– Я придурков в расчет не беру.

– А маги как раз они и есть, – сказал я тихонько, чтобы не рассердить.

– Что?

– Исследуют природу, – пояснил я, – забравшись в такие дебри. А могли бы сразу стараться хапнуть золота.

– Они и хапают, – сказала она зло. – А если исследуют еще, то чтобы хапнуть больше!

Она повернулась ко мне, злая, как кобра, вид такой, что придется драться. Я отступил и выставил перед собой ладони.

– Как скажешь, моя экономистка! Ты главная, твое слово – закон.

Она сказала рассерженно:

– Но тебе не нравится, что я говорю!

– Но я подчиняюсь, – напомнил я. – А это главнее, не так ли? Твой феминизм должен испытывать чувство глубокого удовлетворения, если ты врубаешься, на что я намекаю.

Она разжала кулаки, но лицо осталось все еще злое.

– Ты думаешь обо мне какую-то гадость…

– Ты обо мне думаешь еще хуже, – парировал я, – но это неважно, так ведь?

– Так то я!

– Ну да, – пробормотал я, – ну да…

Она меня уже не слушала, я видел, как ее глаза жадно шарят по столам. В огромных стеклянных колбах плавают в прозрачной жидкости огромные жуки, пауки, сколопендры, змеи, жабы, ящерицы. Почти все настолько измененные, что я даже не понимал: жук это или жаба, покрытая рыбьей чешуей.

И еще, я не мог понять, как можно трофей такого размера засунуть в сосуд с настолько узким горлышком.

Джильдина медленно двигается между столов, взведенная, как туго натянутая тетива арбалета. Все замечает, все схватывает, все опасности обрушатся, как она понимает, на нее. Я поспешно задавил в себе искру благодарности. Она просто стремится увидеть ценности раньше меня. Если блеснет кусок золота или драгоценный камень, можно не сомневаться, меня не спросит, тут же сунет в поясную сумку.

На полу между столами то и дело попадаются человеческие скелеты. Некоторые рассыпаются в пыль при малейшем прикосновении, а другие выглядят так, будто их обглодали сегодня утром. На обоих столах вперемешку с колбами и тиглями черепа существ, я опознал только несколько человеческих. Правда, половина остальных тоже могут быть человеческими, я не знаю пределов мутаций.

– Стоп, – сказала она резко.

Я застыл с поднятой в воздухе ногой. Джильдина тоже замерла, только глазные яблоки двигаются в орбитах из стороны в сторону. Ноздри подрагивают, я чувствовал, как всей кожей ловит чувство опасности.