Через несколько дней Марх всё это повторил в собрании эрлов – и Друста, который пока никуда не уезжал, стали как-то сразу называть «правитель Гелливика».

Начались неспешные сборы. С дружиной наследника всё было ясно, и на осенних пирах эрлы рассуждали, кому стоит уехать в новую столицу, кому нет; Друст сидел уже не за королевским столом, а среди своих новых вассалов… за стенами Тинтагела шумели осенние дожди, а в замке всё яснее и четче становилось деление на «эрлов Марха» и «эрлов Друста».

Марх был рад этому.

Мальчику (который давно не мальчик!) пора, наконец, стать правителем. То-то Ирб был бы рад, доживи он…

Динас одобрительно кивал: видно, что Друсту сейчас не до переживаний о королеве. Даже если безумная любовь не прошла – сборы в Гелливик вытеснили ее в самые глухие закоулки души сына Ирба.

У меня есть сын.

Проклятье, я слишком привык мыслить как король. Перинису никогда не унаследовать Корнуолл – и поэтому я ни разу по-настоящему даже не поговорил с ним.

Корнуолл, Аннуин, долг, судьбы миров… если я высвобождаюсь из всего этого, то только ради Эссилт.

Друст мне важнее Периниса.

А ведь так нельзя.

Нельзя мерить человека только по тому, хорош он или плох для великих королевских дел. И не-человека тоже нельзя мерить этой меркой.

«Мой сын». Такие простые слова. Такие непривычные.

Сын, с которым надо знакомиться. Как с чужим.

За эту осень как-то само собой вышло, что Периниса стали считать слугой Эссилт.

Неудивительно: Бранвен – ее служанка, а этот юноша всегда с невзрачной ирландкой.

И если Марх искал правильные слова для своего сына – то Эссилт находила их. Не ища.

Она отправлялась гулять, беря с собой только Бранвен и Периниса, – и никто не видел миг превращения, а юный Сокол парил в облаках, радуясь свободному полету, и Эссилт улыбалась, разделяя его счастье, а Бранвен – не столько глазами, сколько чутьем – следила, не подглядывает ли кто-нибудь за ними. Не стала ли тайна Периниса известна чужому?

Но нет.

Верная мужу королева не интересна никому, ее слуги не интересны тем более.

Отец, всё это неважно.

Что – «всё»? Ну… эти твои рассуждения о семье, Корнуолле, обо мне и Друсте…

Отец, жизнь прекрасна. Бескрайне небо, просторна земля, глубока магия Аннуина, велика сила Корнуолла. Этим можно просто наслаждаться – и ни о чем другом не думать.

Да, я понимаю: ты не можешь так.

Но я ведь – не ты. И не могу стать твоим подобием. И не хочу… да и ты – не хочешь.

Кто сказал, что сын короля обязан быть его наследником?

Я буду рад стать твоим вестником. В один миг слетать к Арауну, принести весть от тебя. Еще через миг – принести ответ тебе.

Что дурного в том, что сын короля – только вестник? Не более того?

* * *

Менгиры. Каменные стражи Аннуина. Иные покосились, иные высятся так же грозно и сурово, как и века назад. Что камню человеческое время?

Ветер. Серебряные потоки вьются, оплетают менгир вязью более хитрой, чем на лучшей из ирландских фибул.

Разговор. Без свидетелей, а значит и без облика. Нет нужды притворяться то человеком, то иным существом. Не первый век друг друга знают. И даже не первую тысячу лет.

– Гругин. Ты ничего не чувствуешь?

– Чувствую? Я много что чувствую, Динас. Силу. Прилив силы. Радость. Наш маленький Друст поедет в Гелливик, и…

– …и станет щитом для Марха.

– Ерунда. Вот сейчас Марх не нуждается в щите.

– Нуждается. С того дня, как проиграл Битву Деревьев. С того дня, как Гвин перерезал ему пути. Рианнон и Араун могут в любой день лишить его власти.

– Глупости! – взревывает ветер. – Я не призна́ю другого короля.

– Одолеет тебя – признаешь.

– Динас, ты поглупел среди своих людей! Ты стал мнителен, как старуха, и каркаешь, как мокрая ворона! Сейчас власть Марха тверже, чем за все века. Мы победили римлян. Мы вернули священное стадо. Саксов много, но они горят, как солома. Я бил их, я топтал их и знаю, как легко они умирают. Это не римляне!

– Это не римляне, да.

– Ну вот! А Друст станет править в Гелливике… править от имени Марха, и все победы Друста над саксами станут победами нашего Коня!

– Ты так твердо веришь в эти победы?

– Верю?! – хохочет ветер. – Я вижу их! Мы соберем в Гелливике славную компанию. Я, Ухтрид, Мену, сын Тейргваэдда, Хендебестир… да наших столько придет туда, что даже Ллаунроддед не удержится, войдет в дружину собственного ученика! Ну и люди, конечно. И все мы будем считаться войском Верховного короля Прайдена. Да мы размелем саксов как зерно! И всё – от имени Марха и бренина людей, кем бы он ни был!

Хохот ветра становится ураганным. Трещат ветви, клонятся стволы, мелкие камни срываются со склонов.

Менгир словно не замечает этого, и мысли его тяжелы, как вековечные глыбы:

– Ты это видишь… главный зал Гелливика со множеством огней, сборище человеческих и нелюдских воинов за круглым столом…

– Круглым? Почему круглым? А… почему бы и нет!

– …кресло Верховного короля, скорее пустующее, чем занятое…

– Занятое лучше! Только кем? Уж явно не Гуртейном!

– …рядом сидит Друст, наместник сразу двух бренинов – Аннуина и Прайдена, на стенах – трофеи, за плечами – победы и слава, и они же впереди…

– Да! Да!

– Гругин. Неужели ты не чувствуешь, что ничего этого не будет?

– Воро́на, – насмешливо свистит ветер. – Злая мокрая ворона. Хватит каркать. Как всего этого может не быть?! На Имболк мы будем в Гелливике, разогнать запустение Друст сможет за месяц, а уж мы помо-о-ожем!..

– Друст не приедет в Гелливик. Ни в этот Имболк, ни в следующие.

– И кто же ему помешает?

– Не знаю! – может ли камень скрежетать отчаяньем? Не может, но скрежещет. – Знал бы, не звал бы тебя.

Ураган стихает – уже не рев, но вздох:

– Динас, довольно страхов. У Друста нет врагов, которых стоило бы опасаться. Только завистники. Мелочь.

– Завистник имеет дурную привычку бить в спину.

Поздняя осень. Серое небо, промозглая сырость, злые ветра.

– А ведь он влюблен в нее до сих пор, а, Деноален? – Андред вертит в пальцах кинжал.