Страстную пятичасовую обвинительную речь прокурора Николая Валериановича Муравьева Милютин назвал «превосходной». «Муравьев, — заметил военный министр, — весьма талантливый молодой человек, в полном смысле слова оратор». Также высоко оценил эту речь и Е. А. Перетц: «Речь прокурора Муравьева была очень хороша, даже блестяща».

Приговор был одинаков для всех — смертная казнь через повешение. Рысаков и Михайлов подали прошения о помиловании, которые были отклонены. Только для Геси Гельфман, которая ждала ребенка, казнь была отсрочена.

В день окончания судебного процесса профессор философии Владимир Сергеевич Соловьев выступил в зале Кредитного общества с лекцией «Критика современного просвещения и кризис мирового процесса». Свою речь Соловьев закончил призывом к царю помиловать участников убийства Александра И. У большей части аудитории эта выходка вызвала взрыв оваций. Зато другие присутствовавшие в аудитории чуть было не избили философа.

30 марта император получил письмо от Константина Петровича Победоносцева:

«Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. Слух этот дошел до старика гр. Строганова, который приехал ко мне сегодня в волнении.

Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет — этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского Государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется.

Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий, и поколеблет сердца всех Ваших подданных. Я русский человек, живу посреди русских и знаю, что чувствует народ и чего требует. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из этих злодеев, кто избежит смерти, будет тотчас же строить новые ковы. Ради Бога, Ваше величество, — да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности».

«Будьте спокойны, — ответил Александр III Константину Петровичу Победоносцеву, — с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь».

3 апреля 1881 года на петербургских улицах рано утром было расклеено правительственное сообщение:

«Сегодня 3 апреля, в 9 часов будут подвергнуты смертной казни через повешение государственные преступники: дворянка Софья Перовская, сын священника Николай Кибальчич, мещанин Николай Рысаков, крестьяне Андрей Желябов и Тимофей Михайлов. Что касается преступницы мещанки Гельфман, то казнь ее, ввиду ее беременности, по закону отлагается до ее выздоровления».

Участники убийства императора Александра были казнены на Семеновском плацу. Это была последняя публичная казнь в России. Вскоре был издан особый указ, отменявший публичное исполнение смертных приговоров.

Геся Мироновна Гельфман после родов умерла в заключении. Ее ребенок был усыновлен, что породило много толков, версий и слухов относительно судьбы мальчика.

Хозяйка и хозяин

Мария Федоровна понимала, что переезд на новое место есть необходимое условие их жизни, но сначала без особого энтузиазма отнеслась к Гатчине. В письме матери (на следующий день после отъезда сестры и брата) она писала:

«…Мы поехали сюда (в Гатчину. — А. М.), что поначалу было для меня ужасно. Но сейчас, когда мы устроились довольно красиво и уютно в маленькой скромной entre sol (антресоли. — А. М.) в большом дворце, я начинаю находить это лучше, чем я могла ожидать, потому что здесь спокойно, и я не должна принимать так много людей…»

Александр III с семьей разместился в Арсенальном каре дворца. К удивлению всех, для личных апартаментов из пятисот двадцати восьми помещений дворца было выбрано несколько маленьких и невысоких комнат в так называемых антресолях, между нижним этажом и бельэтажем, где в Павловы годы, по всей видимости, размещалась лишь придворная челядь. Обыкновенный человек среднего роста легко доставал там рукою до потолка, а император был высок и любил воздух. Одни окна комнат выходили в Собственный сад, другие — в Голландский.

По указанию царя выбранные им для проживания апартаменты были украшены картинами его любимых художников — Боголюбова, Поленова, Зичи.

Из всех комнат наибольшее впечатление оставляла гостиная императрицы, которая всегда была заполнена цветами. Дети называли ее «комнатой ароматов».

Уже через полгода хозяйка дворца императрица Мария Федоровна пишет матери с другим настроением:

«Сейчас мы снова устроились в красивой Гатчине в наших маленьких, но очень удобных комнатах, которые стали даже более красивыми, потому что я взяла только старую красивую мебель, находящуюся здесь, всю в стиле jakob, которая смотрится так красиво».

В Гатчине было не только красиво, но — что важнее — безопасно. А вопрос с безопасностью был далеко не праздным. 2 (14) апреля в письме матери Мария Федоровна описывала подробности их новой жизни в Гатчине:

«Мальчиков мы никогда не пускаем гулять одних. Они всегда ходят в нашем сопровождении, и мы пытаемся оградить их от всего горестного и неприятного, чтобы они не чувствовали то давящее время, в котором мы теперь живем, так как это может пагубно отразиться на них, так как первые детские жизненные впечатления всегда очень сильны».

Царские апартаменты, по мнению телохранителей, имели бесценное достоинство: все они выходили в круговой коридор, что облегчало охрану. Срочно был заложен подземный ход из здания и установлена сложная секретная сигнализация. Чтобы попасть в апартаменты царя, надо было пройти по двум ничем не примечательным винтовым лестницам либо по коридору от роскошной мраморной лестницы, открывающей парадные покои.

Посетив дворец, князь Владимир Петрович Мещерский был поражен скромной обстановкой царских апартаментов. «Я пришел в изумление, — признавался он, — когда, пройдя все залы, все гостиные и спустившись вниз по лестнице в какой-то коридор, остановлен был скороходом у одной двери и услышал от него, что это дверь в кабинет императрицы. Я вошел в маленькую комнату, где застал императрицу в обстановке, где не было заметно малейшего признака роскоши и где никак нельзя было себе представить жилище русской царицы.

После аудиенции у императрицы тем же коридором я был проведен скороходом до комнат государя.

В приемной, в которую меня ввели, я увидел те же маленькие комнаты и ту же полнейшую простоту, а когда вышедший камердинер мне сказал: «Государь Вас просит» — и я вошел в кабинет русского государя, мне показалось, что я в комнате скромного по положению и по средствам жильца в хорошо содержимом доме».

У Александра III было четыре приемных зала и кабинет в бельэтаже Арсенального каре. Мария Федоровна прием своих посетителей проводила в бывших залах императрицы Александры Федоровны — жены Николая I.