- Ладно. Пока свободен.

Лишь отойдя от Шахбазова метров на двадцать - в самый угол плохо освещенного ангара, - Каукалов почувствовал, что у него трясутся ноги, коленки, будто костяные, колотятся друг о друга, икры свело, они словно бы набухли железом, в паху образовалась тягучая глухая боль. Он стер со лба холодный пот. В следующую секунду невольно подумал: а ведь он находился в двух шагах от собственного приговора, от смерти, и ноги у него дрожат, потому что в глаза ему только что смотрел ствол пистолета. Он ошеломленно покрутил головой, потом, нагнувшись, помассировал себе колени и с секущей, очень острой тоской подумал о Саньке Арнаутове.

Рогожкин ещё продолжал жить. Мороз никак не мог его взять - Рогожкин шевелился, приподнимал голову с белым, ставшим восковым, совершенно отвердевшим лицом, пробовал высвободить руки, но веревка держала его крепко, молодой сильный организм не хотел сдаваться, он был создан не для смерти, а для жизни, и сердце, скованное, пробитое насквозь холодом, будто ножом, сопротивлялось, продолжало биться громко, сильно, старалось разбудить Рогожкина, когда тот терял сознание, сопротивлялось морозу, смерти до конца...

Умер Рогожкин ночью, когда снег, стиснутый студью, стал шевелиться, будто живой, и с глухим недобрым шорохом сползать вниз, на дно оврага, покрытое противным, кислым, в любую стужу влажным ледком.

Мороз не выбил кислый дух из оврага, в нем все так же продолжало пахнуть щами, капустой, плесенью, ночью этот запах усилился. Потому овраг и обходило стороной зверье и умершего Рогожкина ночью не покусали ни голодная лиса, ни одичавшая собака - существо, гораздо более опасное, чем волк, ни прочие бедующие в зимнюю пору лесные существа.

И плыл по этому оврагу страшный снежный островок с мачтой-сосной, к которой был привязан человек, плыл в мороз, в снег, в лес, - плыл в никуда.

Ночью Стефанович прервал поиски - это было бесполезно, - утром, едва рассвело, снова выехал на трассу, прочесал Минское шоссе и Кольцевую дорогу - обводной путь Москвы. По кольцевой бетонке проехал дважды, пытаясь угадать, вычислить, куда могла уйти фура, куда она вообще могла свернуть с Минского шоссе?

Сидя рядом с "быком" в джипе, Стефанович закусывал до крови нижнюю губу, пристально вглядывался в пространство, иногда командовал "быку": "Тормози!" - и тот послушно тормозил в самых неподходящих для этого местах, Стефанович выбирался из джипа, ползал на четвереньках по обочине, мял пальцами снег, принюхивался к чему-то по-собачьи и поднимался на ноги с тоскливыми глазами. Кряхтя забирался в джип, и они двигались дальше.

В час дня была найдена фура - её ещё в предрассветной мгле загнали во двор многоэтажного длинного здания, очень похожего на неуглюжий океанский корабль, бездумно плывущий по земным волнам, где располагался популярный универмаг "Молодежный". Обнаружил фуру участковый инспектор, который знал, что на вверенной ему территории дальнобойщики вроде бы не проживают, и поэтому фуры стоять здесь не должны, к этой поре подоспело и оперативное милицейское сообщение о пропаже машины.

Обследовав грузовик Рогожкина, Стефанович лишь скорбно покривился лицом: машина была пуста, ни Рогожкина в ней, ни товара. Но главное - не товар, товар фирма застраховала на круглую сумму в долларах, и свое она возьмет, главное - не было Рогожкина.

- Миша, где ты? - вновь покривился лицом Стефанович. - Что с тобой произошло?

Он нашел Рогожкина через два часа, когда день уже заметно посерел, воздух сгустился и казалось - на землю вот-вот надвинется вечерняя темнота. У Стефановича действительно был собачий нюх, он в очередной раз скомандовал "быку": "Тормози!", и тот остановил машину именно в том месте, где ровно сутки назад Каукалов остановил фуру и выволок из неё водителя.

То ли чутье подсказало Стефановичу: "Это здесь", то ли ещё что-то, но он почувствовал, что Рогожкина надо искать неподалеку от этого места, скорее всего - в лесу. Может, он определил это по каплям, вытекшим из мотора фуры, может, по спекшемуся при резком торможении следу протектора, оставленному на обочине, может, по запаху выхлопа или горелой резины, застрявшему в воздухе, - не понять, что именно сориентировало Стефановича, но поднявшись с четверенек, он скомандовал "быку":

- Закрывай машину!

Тот зябко поежился - не хотелось выбираться из теплого джипа, спросил недовольно:

- Чего так?

Стефанович прорычал про себя что-то невнятное, злое, потянулся к сумке с автоматом, но, словно бы вспомнив, что находится не у себя в вотчине, а на чужой территории, погасил вспыхнувший порыв, произнес спокойно, хотя и грубо:

- Все! Приехали! В лес сейчас пойдем!

"Бык" предпочел со Стефановичем не связываться - слишком уж нервным был этот дядя.

- Оружие брать? - спросил лишь растерянно.

- Не надо! Думаю, не понадобится, - прохрипел в ответ Стефанович, потом, поразмышляв немного, добавил: - Впрочем, если что-то есть в кармане - приготовь на всякий случай...

Он очень точно вывел "быка" на след, пробитый Каукаловым, Ароновым и Рогожкиным, прошел по нему до закраины оврага и, увидев внизу мертвого, присыпанного седой снеговой махрой человека, узнал его и тихо, глухо, тоскливо, будто потерял в этой жизни все, что имел, заскулил.

Армен Шахбазов посадил Каукалова под колпак - под свой колпак, прямо там, в ангаре: ему надо было проверить свои предположения, все три, и он решил сделать это незамедлительно, не "отходя от кассы". Недаром он был известен как человек со стремительной реакцией. Все решения Шахбазов принимал молниеносно и действовал также молниеносно. Отныне Каукалову не дано было ходить по улицам одному - только с неприметным, движущимся с кошачьей осторожностью сопровождением.

Буквально на следующий день сопровождение выяснило: Каукалова, мелкого звеньевого, "семерку", мало чем отличающегося от "шестерки", пасут. Вначале подумали - это серьезно, на Каукалова нацелилась одна из сильных конкурирующих группировок, но в ситуации разобрались довольно быстро и поняли, что Каукалова пасет всего-навсего один человек - длиннорукий, с бычьей грудью и опасной поступью спортсмен. То ли борец, то ли боксер, то ли каратист - не понять даже, в каком жанре он выступает. Да и это, собственно, не имело никакого значения.

О результатах наблюдения доложили Шахбазову.

Тот задумчиво помял пальцами подбородок, вскинул одну мохнатую бровь, пронзительно глянул на Рога, принесшего ему эту новость, будто хотел увидеть, что у того находится внутри. В зрачках у Шахбазова вспыхнул и сразу погас яркий голубой огонь.

- Топтун этот точно один? - спросил он.

- Точно один, - убежденно проговорил Рог. - Это мы проверили. Проводили до дома, узнали, где живет. А за пятьдесят долларов добыли не только номер его квартиры, не только фамилию с отчеством, но даже номер его телефона.

- Молодцы! - похвалил Шахбазов.

- Пятьдесят долларов только жалко, - Рог тихо, как-то сюсюкающе рассмеялся, - их можно было куда с большим толком использовать.