ведь не знал. Про Джонни точно, а про Гевина?.. и про опалы. И про источник. И… про все остальное.

– Поговори, – повторил Томас. – Ради себя же. Ладно?

Я кивнула.

Потом. Когда смогу вообще об этом думать.

– Он предложил мне работу. Место шерифа.

– И только?

– Еще имя. От имени я отказался. Мне и собственное нравится, а работа лишней не будет.

– Значит…

– Я же говорил, что тут останусь. Твое предложение еще в силе? Или дом искать?

– Ищи, – я прижалась к нему. – И тогда я поселюсь в нем. Я… я просто не могу туда вернуться!

Это прозвучало жалко. Но, проклятье, это было правдой! Я действительно не могла. Я подходила к дому, открывала дверь и отступала, потому что сам он, от подвала до покосившейся крыши, которая точно не выдержит очередной бури, казался чужим.

Лживым.

Он смотрел на меня, словно нашептывал, спрашивал, готова ли я притвориться, что ничего не знаю, что забыла и…

– У меня есть на примете пара. – Томас ничуть не удивился. – Один на окраине города, прямо на дороге, тебе будет легко до гор добираться. Только крыша старовата, править надо. А моих сбережений вряд ли хватит. Ник денег даст.

– Нет.

– Вот и я о том… но справимся?

Справимся.

Наверное. Деньги у меня имелись. Лежали себе в драконьих пещерах, и если сильно прижмет, то триста тысяч… это ведь много, верно? На крышу точно хватит. Или хватит и без них? Если вдвоем. Я не знаю, получится ли у меня с кем-нибудь вдвоем. Я уже пыталась, и ребра до сих пор ноют к перемене погоды. Но если и пробовать снова, то с тем, кто знает, каково это – вместе сидеть под драконьим крылом.

А дождь все-таки зарядил.

Мелкий, холодный и со снегом смешанный. Он стучал по тонкой перепонке, однако Гранит и не думал уходить в пещеры, то ли из-за нас, то ли просто нравилось ему, растянувшись на камнях, любоваться предзимним морем.

Камень у Луки забрали.

Улика. И артефакт.

Да, древний, мать его, и ценный, и неизученный, а значит, теоретически представляющий опасность. Впрочем, он смутно подозревал, что вне источника камень весьма скоро станет обыкновенным камнем, может, дорогим, но и только.

Луке же остались отчеты. Много отчетов.

А писать он ненавидел, потому как его пальцы к швырянию драгоценных булыжников были приспособлены куда лучше, чем к удержанию тонкого пера. Ладно, не совсем уж тонкого, но все равно. И в голове вечно пустота, вроде и понимаешь, что надобно написать, а все одно пустота.

Бесит.

И потому, когда Милдред сдвинула в сторону стопку изуродованных бумаг – почерк Луки оставлял желать лучшего, он просто закрыл глаза. Мягкие руки легли на шею.

– Успокойся.

– Я спокоен.

– Ты бесишься, – возразила она. – Кофе будешь?

– Буду. Потом. Постой.

Ее прикосновения расслабляли. Хоть что-то хорошее осталось после этой кучи дерьма.

– Как та… женщина?

– Стефани. – Милдред разминала шею осторожно, точно боялась сломать. – Ее зовут Стефани. И она была стенографисткой… Джонни взял ее в Тампеске.

Лука поморщился.

– И боюсь, что помочь ей не удастся. Состояние стабилизировали, однако разум ее поврежден. И… ее оставят в лечебнице. – В голосе Милдред слышалась печаль.

– Будут изучать, – проворчал Лука.

– Будут. Если это и вправду болезнь, то изучать ее необходимо. Ты же понимаешь.

Понимает. Он все понимает.

И что Николас Эшби выйдет сухим из воды, ибо по всему выходило, что он невинная жертва. А что папашу убил, так это только со слов серийного убийцы известно. И главное, этот убийца мертв, а стало быть, слова свои подтвердить не способен.

Сам Эшби молчит и ссылается на провалы в памяти.

Адвокаты поддерживают.

Целители кивают, особенно те, которые адвокатами приглашены. Память – штука тонкая… и даже штраф ему выписать не за что. Только и вправду пожалеть да открытку отправить с пожеланиями скорейшего выздоровления.

Братец его ненормальный молится днями и ночами, признан невменяемым. Но тут Лука согласился, и вправду невменяемый. Хотя захоронение показал, как и мастерскую свою с новой работой.

Будет чем экспертам заняться.

На год вперед, если не на два. Он же не все тела трогал, выбирал, паразит, кто поинтересней, кто в образ встанет… но опять же суда избежит. А что в лечебнице до конца жизни заперт будет, так ему все одно, где молиться.

– А ты… не вытащишь ничего?

– Нет. – Милдред не убрала руки, и Лука, изогнувшись, потерся щекой о запястье. Запоздало подумалось, что брился он дня три тому и наверняка щетина отросла, а она жесткая. – Вернее, я могу добиться признания, но какой смысл? Он не скрывает, что сделал укол того вещества Зои.

Она все же вздрогнула, и Лука развернулся, поймал, посадил эту бестолковую женщину, слишком сильную, чтобы отказаться от слабостей, на колени. Обнял.

Так будет хорошо.

Кофе, конечно, хотелось, но ее – больше. Чтобы теплая и рядом.

– И Марту тоже забрал. Заметил, как копается в хозяйских бумагах. Это его насторожило, ведь Эшби явно выказывал ей симпатии. Передал рекомендательные письма Джонни, а тот уже и пробил по федеральной базе…

Поганец.

И если бы не умер, Лука ему бы самолично шею свернул. И за базу федеральную, которую теперь инспектировать будут, проверяя, как много дел из нее исчезло.

На том кладбище пару десятков тел уже откопали.

– Он полагает себя избранным. Защитником, чья миссия – хранить семью, а Зои своим романом оскорбила имя Эшби. И не только романом… Я подозреваю, что младенец умер вовсе не от падения с лестницы. Но…

Доказать опять не выйдет.

Эта история уже попала в газеты, которые захлебываются от счастья, подсчитывая прибыль. Народу нравятся кровавые истории с такими же подробностями, которые, правда, здесь сочиняют на ходу. Но, право слово, кому какое дело?

Особый отдел изъял все материалы из подпольной лаборатории. Для изучения, само собой. Лука подозревал, что ту девчонку тоже в скором времени переведут. А что, у особого отдела тоже клиники имеются, тихие и хорошо оборудованные.

Главное, самому туда не попасть.

Камень опять же… Источник.

Лука поскреб щеку. И вправду колючая до невозможности. Как вообще его Милдред терпит с дурным характером и этой вот щетиной?

Она могла кого и получше найти.

Вроде того хлыща из особого, которого пришлось к источнику сопровождать, а потом слушать, как он слюной брызжет, захлебываясь то ли от восторга, то ли от возмущения, то ли от всего и разом. Ни того ни другого Лука не понимал и, говоря по правде, не разделял. Было бы чем восторгаться…

Тело шерифа убрали.

Мумии тоже увезли