Первые догадки, что вернулся он в немного другой мир, в мир, где понемногу начинают закручивать гайки, пришли к нему еще, когда он в середине февраля 1965 года оказался в Чехословакии. Он разгуливал по заснеженным улочкам Праги в потрепанном пальто и белых теннисных туфлях. В журнале чешского союза писателей его шутливо описывали как «большого черного дрозда, замершего, поджав одну ногу, в ожидании, пока музыка жизни откроется ему». Но чешские студенты избрали его Королем первомайского праздничного парада и возили по бульварам в украшенном розами фаэтоне. Вероятно, для коммунистических начальников это показалось слишком, и буквально несколько дней спустя Гинсберг был арестован по обвинению в нарушении общественного порядка и вскоре выдворен из страны. Несмотря на известность, он не утратил таланта входить в конфликт с властями.

Детали же изгнания Гинсберга были таковы: он потерял одну из своих записных книжек, и ее нашел местный товарищ. Внутри, между небрежными заметками типа «кажется, в Чехии одни сплошные пьяницы», были описания его любовных похождений с молодыми представителями чешского народа. Так что «на самом деле он не веселый черный дрозд, — как бранились в одном из партийных журналов, — но опасный враг, склонный к таким заслуживающим всеобщего порицания вещам, как бисексуальность, гомосексуализм, наркомания, алкоголизм, позерство и граничащий с разгулом социальный экстремизм». Копия этой статьи была аккуратно переведена на английский и вклеена в досье на Гинс-берга, хранящееся в Федеральном управлении по наркотикам.

Спустя полтора месяца Гинсберг уже читал стихи в лондонском Альберт-Холле. Вместе с ним выступали Грегори Корсо, Лоренс Ферлингетти и русский поэт Андрей Вознесенский. Послушать и поаплодировать им пришли почти семь тысяч человек. Гинсберг вдруг чуть не за один вечер стал знаменитостью. Это повышение социального статуса обрушилось на него нежданными дивидендами — сотни тысяч экземпляров «Вопля» были раскуплены, Гинсберг стал получать много денег, что для него оказалось делом хлопотным. Не желая отказываться от того образа жизни, что он вел с ранней юности, Гинсберг нанял менеджера, работавшего прежде на Боба Дилана, чтобы тот занимался всеми вопросами, связанными с изданием его книг и получением денег. Сам же он организовал бесприбыльное акционерное общество и начал раздавать друзьям гранты.

Хотя газеты все еще принимали его за все того же знаменитого старого битника — ну, того, который разделся, — Гинсберг за время своих восточных странствий сильно изменился, он стал более вдумчивым и мудрым. Джейн Крамер из «Нью-Йоркер», освещавшая в этом издании психоделическое движение, говорила, что со своей знаменитой записной книжкой и неисчерпаемым энтузиазмом он стал «справочной службой и координационным центром андеграунда». Он знал всех и вся — юристов, гуру, поэтов, мистиков, бизнесменов, профессоров и даже сенаторов В отличие от своих юных почитателей он не презирал всех на свете, предпочитая методы мягкого убеждения, а не резкого отрицания. Однако налаживание отношений между молодежью шестидесятых и их отсталыми родителями было не самой главной его задачей В гораздо большей степени он стремился уничтожить пропасть между движением хиппи, которое было ему родным, и движением политических активистов, в которых он видел большие возможности (они умели организовываться), — с тем чтобы контркультура в целом не распалась на отдельные потоки.

Вдохновленный своей дипломатической миссией, Гинсберг попытался внушить активистам новый образ действий. «Старые методы организации народного недовольства с демонстрациями и маршами по улицам, с выкрикиванием лозунгов — все это только укрепляет существующие стереотипы истеблишмента, — говорил он в длинной статье, напечатанной в Беркли в газете «Барб». — Нужно использовать более гибкую тактику, особенно если не желаешь подвергаться риску быть атакованным властями или Ангелами Ада «Демонстранты должны нести кресты, — писал он, — которые они будут выставлять вперед в случае нападения, как это бывает в фильмах про Дракулу». Они должны петь либо молитвы, либо песенку «У Мэри был ягненок». Если это не сработает, следует включать динамики с битловской песней «I wanna hold your hand» и всем разом начинать танцевать».

Что касается отношения к ЛСД, то в середине шестидесятых годов Гинсберг считал, что ЛСД смывает условные рефлексы (впервые такое предположение было высказано в конце пятидесятых чехословацким исследователем Иржи Рубичеком). ЛСД позволяет вам объективно оценить собственную обусловленность, все те понятия, которым вы научились путем жизненного опыта, сначала в детстве, а потом приспосабливаясь к сложному, высокоорганизованному современному обществу Это было более-менее похоже на взгляды Лири относительно психоделиков, но ставило вопрос в более резкой форме, в стиле воззвания: прими ЛСД и смой с себя все, что идет от бизнесменов с Мэдисон-авеню

Но что происходило потом? Об этом никто не знал. Получив премию Гугенхайма в шесть тысяч долларов, Гинсберг решил купить «фольксваген» и провести зиму 1966 года, объезжая вместе с Питером Орловски студенческие кампусы Среднего Запада, чтобы выяснить из первых рук, насколько велико брожение в умах. Но еще до этого он отправился к Проказникам, где вновь с радостью пообщался с Кэссиди и написал, по крайней мере, одно стихотворение, посвященное Ла Хонде:

В огромном

Деревянном доме, желтая люстра,

Три часа утра, громкое радио,

«Роллинг Стоунз», Рэй Чарлз, «Битлз»

Подпрыгивающий Джо Джексон и

Двадцать молодых людей танцуют в комнате

Маленький косяк в ванной, девушки в облегающем

Красном, смуглый мускулистый парень,

Готовый танцевать часами,

Пивные банки, разбросанные по двору,

Скульптура повесившегося свисает с

Ветвей над ручьем.

Дети, тихо спящие в двухэтажной кровати,

И четыре полицейские машины, припаркован —

ные за расписными воротами,

Красными фарами шарят по листьям.

Другим знаменитым участником того вечера был Ричард Альперт, который по объясненным выше причинам покинул Миллбрук и жил теперь в районе пляжа в Сан-Франциско. Он работал консультирующим психологом в одной из Стенфордских программ по новой математике. Кроме того, он читал лекции по психоделикам, которые имели большой успех у публики. Журналист «Фри пресс», посетив одну из его первых лекций, делился с читателями бившими через край эмоциями. «Его чудесный характер и неподдельная искренность, несомненно, доказывают, что перед нами — великий ученый; практически можно сказать, что перед нами — архетип психоделической знаменитости». Альперт старался по возможности избегать слова «ученый» и обычно называл себя исследователем, делящимся с коллегами последними достижениями в области изучения Иного Мира. «Я — типичный представитель восточного побережья, — говорил он на лекции в Лос-Анджелесе, — и просто рассказываю вам о том, как движется прогресс».

Так как Лос-Анджелес был во многом колыбелью психоделического движения, будет нелишним процитировать небольшой отрывок из «Фри пресс», очевидно, написанный кем-то, кто был не понаслышке знаком с Иным Миром. Для начала автор отмечает, что пять сотен слушателей вовсе не были изначально ревностными поклонниками Альперта: