– Я понимаю, – сказала Франсуаза. Она прижалась щекой к его щеке. До этой ночи она всегда старалась держать на расстоянии досаду Пьера. Возможно, то было инстинктивная осторожность, поскольку теперь, когда она пыталась переживать вместе с ним, его смятение, страдание, которое обрушивалось на нее, было невыносимо.

– Нам надо попытаться заснуть, – сказал Пьер.

– Да, – согласилась Франсуаза. Она закрыла глаза. Она знала, что Пьер не хочет спать, как и она сама; она не могла не думать о том диване, где целовались Жербер и Ксавьер. Чего искала Ксавьер в его поцелуях? Реванша над Пьером? Удовлетворения своих чувств? Случай ли заставил ее сделать выбор этой жертвы, а не какой-нибудь другой? Или это уже был тот, кого она страстно желала, когда с ожесточенным видом говорила о надежности того, к чему прикасаешься?

Веки Франсуазы отяжелели. В проблеске внезапного озарения она вновь увидела лицо Жербера, его смуглые щеки, его длинные женские ресницы. Любил ли он Ксавьер? Способен ли он был любить? И полюбил ли бы он ее, если бы она этого захотела? Почему он не сумел этого пожелать? До чего все прежние причины казались пустыми! Или это она сама не умела теперь вновь отыскать их мудреный смысл? Во всяком случае, обнимал он Ксавьер. Глаза ее словно застыли; какое-то время она слышала ровное дыхание рядом с ней, а потом уже ничего не слышала.

Внезапно Франсуаза очнулась; позади расстилался густой слой тумана, должно быть, спала она долго; она открыла глаза; в комнате посветлело; Пьер сидел, казалось, он совсем проснулся.

– Который час? – спросила она.

– Пять часов, – отвечал Пьер.

– Ты не спал?

– Спал немного. – Он взглянул на дверь. – Мне хотелось бы знать, ушел ли Жербер.

– Вряд ли он остался на всю ночь, – сказала Франсуаза.

– Пойду посмотрю. – Отбросив одеяла, Пьер встал с кровати. На этот раз Франсуаза не пыталась его удержать, ей тоже хотелось знать. Она встала и последовала за ним на лестничную площадку. Серый свет проникал на лестницу, весь дом спал. С бьющимся сердцем она наклонилась над перилами. Что произойдет теперь?

Через минуту на нижних ступеньках вновь появился Пьер и подал ей знак. Она спустилась.

– Ключ в замочной скважине, ничего больше не видно, но думаю, она одна. Кажется, она плачет.

Франсуаза подошла к двери. Она услышала легкое позвякивание, как будто Ксавьер поставила на блюдце чашку, потом раздались какой-то глухой шум и рыдание, еще рыдание, более сильное, целый поток отчаянных, неудержимых рыданий. Ксавьер, должно быть, упала на колени у дивана или во весь рост бросилась на пол. В худших своих печалях она всегда сохраняла сдержанность, трудно было поверить, что эта животная жалоба исходила из ее тела.

– Ты не думаешь, что она пьяна? – спросила Франсуаза.

Только алкоголь мог заставить Ксавьер потерять таким образом контроль над собой.

– Полагаю, что да, – ответил Пьер.

Они стояли у двери, встревоженные и бессильные. Никакой предлог не позволял им постучать в такой час ночи, а между тем это была пытка – представлять себе Ксавьер, простертую, рыдающую, во власти всевозможных кошмаров опьянения и одиночества.

– Не будем здесь стоять, – сказала, наконец, Франсуаза. Рыдания ослабели, их сменил горестный всхлип. – Через несколько часов мы всё узнаем, – добавила она.

Они медленно поднялись к себе в комнату. Ни у одного, ни у другого не было сил строить новые предположения, с помощью слов нельзя было избавиться от того смутного страха, в котором без конца слышался звук стенания Ксавьер. В чем ее боль? Можно ли ее от этого вылечить? Франсуаза бросилась на кровать и без сопротивления погрузилась в глубину усталости, страха и скорби.

Когда Франсуаза проснулась, сквозь жалюзи сочился свет, было десять часов утра. Сложив руки над головой, Пьер спал с ангельским, беззащитным видом. Франсуаза приподнялась на локте; из-под двери высовывался листок розовой бумаги. Вся ночь разом полоснула ее по сердцу, со всеми ее лихорадочными походами, и возвращениями, и навязчивыми образами; она вскочила с кровати. Листок был разрезан посередине; на разрезанном листке большие черточки образовывали налезавшие друг на друга бесформенные слова. Франсуаза разобрала начало послания: «Я до того опротивела самой себе, мне следовало бы выброситься из окна, но у меня не хватило смелости. Не прощайте меня, завтра утром вы сами должны бы убить меня, раз я оказалась слишком труслива». Последние фразы совсем были неразборчивы; внизу страницы крупными дрожащими буквами значилось: «Прощения нет».

– Что это такое? – спросил Пьер.

Он сидел на краю кровати со спутанными волосами, с сонными глазами, однако сквозь этот туман проглядывала тревога.

Франсуаза протянула ему листок.

– Она была совершенно пьяна, – сказала Франсуаза. – Взгляни на почерк.

– «Прощения нет», – прочитал Пьер. Он торопливо пробежал зеленые строчки. – Скорее ступай посмотри, что с ней. Постучи к ней. – В его взгляде читалась паника.

– Иду, – сказала Франсуаза. Сунув ноги в домашние туфли, она поспешно спустилась по лестнице, ноги ее дрожали. А если Ксавьер сошла вдруг с ума? А что, если она, безжизненная, лежит за дверью? Или забилась в угол с блуждающими глазами? На двери виднелось розовое пятно, Франсуаза подошла: на деревянной панели кнопкой был прикреплен кусок бумаги. То была вторая половина разорванного листка.

Большими буквами Ксавьер написала: «Прощения нет», – а снизу теснились неразборчивые каракули. Франсуаза наклонилась к замочной скважине, однако отверстие загораживал ключ. Она постучала. Послышалось легкое похрустыванье, но никто не ответил. Ксавьер, наверное, спала.

Франсуаза заколебалась на мгновение, потом сорвала листок и вернулась к себе в комнату.

– Я не решилась стучать, – сказала она. – Думаю, она спит. Посмотри, что она приколола на свою дверь.

– Это неразборчиво, – сказал Пьер. С минуту он разглядывал таинственные знаки. – Есть слово «недостойна». Ясно одно, она была полностью не в себе. – Он задумался. – Была ли она уже пьяна, когда целовала Жербера? Нарочно ли она это сделала, для храбрости, потому что рассчитывала подложить мне свинью? Либо они непреднамеренно напились вместе?

– Она плакала, она написала эту записку, а потом, должно быть, заснула, – предположила Франсуаза. Ей хотелось бы удостовериться, что Ксавьер вполне мирно лежит на своей кровати.

Она раздвинула жалюзи, и в комнату ворвался свет; с минуту она с удивлением взирала на эту суетливую, ясную улицу, где все вещи имели разумный вид. Потом она обернулась на комнату, погрязшую в тревоге, где навязчивые мысли без передышки продолжали свой бег.

– Пойду все-таки постучу, – решила она. – Нельзя оставаться в неведении. А если она проглотила какую-нибудь дрянь? Бог знает, в каком она состоянии.

– Да, стучи, пока она не ответит, – сказал Пьер.