что Альваро годится быть членом королевского совета[635]. Вслед за этим он принял ряд мер, чтобы держать правительство в своих руках. Он уволил чиновников Мендосы при дворе, включая Роблеса, который уехал в Вальядолид, и заменил их своими людьми. Он поставил мощную охрану вокруг короля и его друга, якобы для защиты против похищения. Затем перевёл двор в Авилу, где намеревался созвать кортесы.

VI

В своей «Истории царствования Хуана II» Суарес Фернандес заметил, что Энрике совершил «грубейшую ошибку», позволив Альваро оставаться с королём после переворота[636]. Хотя последующие события оправдали это утверждение, причины этой ошибки всё ещё нуждаются в объяснении. Мы видим, что ошибка Энрике не была результатом недооценки изобретательности Альваро (и отсюда его способности освободить короля), она проистекала из абсолютно неверного представления о личных мотивах и намерениях Альваро. Энрике продолжал действовать, будучи под ложным впечатлением, внушённым ему притворством Альваро, и, таким образом, продолжал верить, что тот лишён политических интересов и убеждений. В трудных обстоятельствах такой человек может с лёгкостью, как думал Энрике, сделаться политическим оппортунистом, который с готовностью будет служить тому, кто у власти. Альваро, по мнению Энрике, находился именно в таких обстоятельствах: его крепко держали в тисках плена, и пост советника, предложенный ему Энрике, ясно показывает, что тот думал об Альваро, его политических мотивах и моральном облике. Энрике оставил Альваро рядом с королём потому, что верил, что сможет превратить его в послушный инструмент, который облегчит ему контроль над королём. Альваро прочёл его мысли. Поняв, что притворство спасло его от судьбы Мендосы и Роблеса, он решил, что продолжение притворства — его единственный путь к спасению. Поэтому он сделал всё, чтобы развить и укрепить ложное представление Энрике о себе. Он посоветовал королю выполнить без возражений все просьбы и требования инфанта, тем самым давая тому поверить, что король покорно принял роль марионетки, а король, полагаясь на суждение Альваро, согласился сыграть свою роль в этой игре до конца. Таким образом, в ответ на обращение Энрике он объявил своё согласие на действия инфанта; он убедил свою сестру Каталину, которая в страхе перед Энрике бежала в Тордесильяс, сопровождать его и инфанта в Авилу. А уже в Авиле он согласился созвать кортесы, чтобы дать Энрике желаемое — национальное одобрение перевороту.

Кортесы собирались в Авиле в сентябре того же года. Почти все присутствующие дворяне и прелаты были известны в качестве сторонников Энрике, а прочие подозрительно отсутствовали, но все города, кроме Бургоса, были представлены. На большее Энрике не мог рассчитывать. Открыв заседание всего одной фразой, король сказал ассамблее, что он созвал её по причинам, которые будут изложены от его имени архидьяконом Гвадалахары. После этого последний поднялся на кафедру, чтобы рассказать о событиях, приведших к перевороту.

Судьба готовила учёному и уважаемому Гутьерре де Толедо более высокие посты в церковной иерархии, чем место архидьякона, занимаемое им в то время. Позже он стал последовательно епископом Паленсии, архиепископом Севильи и, наконец, архиепископом Толедо. Но его портрет, обрисованный Пересом де Гусманом, был не таким уж благодушным. Гусман сказал, что в своих речах и манерах он «напоминал кабальеро больше, чем прелата» (т. е. скорее человека светского, чем служителя Господа), что он не был «ни великодушным, ни щедрым» и что он был слишком резок и строг в своих суждениях, хотя его религиозное рвение и намерения были, по мнению Гусмана, направлены в основном в хорошую сторону[637]. Однако этот комплимент Гусмана был слишком щедр. Речь Гутьерре на кортесах говорит об этом с определённостью.

Гутьерре утверждал, что соглашение, заключённое вскоре после коронации Хуана касательно управления королевством, было нарушено теми, кто завладел администрацией, но не это было самым худшим. Самым скверным было то, что Уртадо де Мендоса, завоевавший доверие короля и сделавшийся его фаворитом, «вёл себя и управлял делами согласно советам (еврея) дона Абрахама Бенвенисте». Более того, подчеркнул Гутьерре, он консультировался с этим евреем не только по финансовым вопросам, но и по поводу «всех дел королевства» и, таким образом, из-за советов последнего «многие вещи были сделаны неверно, возмутительно и противно служению Богу и королю»[638]. Он закончил свою речь словами о том, что инфант и его помощники, видя, как королевство катится к «гибели», почувствовали, что они должны совершить «действие Тордесильяс», чтобы «возместить нанесённый ущерб и предотвратить ожидаемые» в будущем. Поэтому король одобрил их действия, а также приказал всем грандам и членам совета, так же как и юридическим поверенным больших и малых городов, выразить одобрение этой акции[639].

Едва ли нужно говорить о том, что отчёт Гутьерре о причинах переворота и позиции короля состоял из полуправды, искажённой и измышленной, а используя антисемитский элемент, он вполне мог выражать своё собственное мнение. Мы, конечно, не хотим сказать, что он рассчитывал этим завоевать поддержку знати и прелатов. Они, прекрасно знавшие истинную причину переворота, поддержали бы его в любом случае, исходя из общих интересов. Но Гутьерре хотел завоевать расположение городов, чья поддержка была необходимой предпосылкой для продвижения планов Энрике. Городам, разумеется, любое действие, предотвращающее рост еврейского влияния при дворе, казалось заслуживающим похвалы. Очевидно, дон Гутьерре хотел убедить города в том, что во всём, что касается еврейского вопроса, Энрике следовал законам 1412 г. и традиционной позиции Церкви. Не случайно Энрике выбрал церковника Гутьерре представлять его на кортесах. Тактика Энрике оправдала себя. Не только присутствующие прелаты и дворяне, но и прокурадоры городов торжественно объявили об одобрении его действий в пользу короля и страны. За его победой на кортесах последовал ещё один триумф, который был главной целью его маневров. Энрике решил двинуться на юг к Андалусии, где находилась его главная военная сила, и по дороге туда он убедил донью Каталину согласиться на брак с ним. Король немедленно дал ей в приданое маркизат Вильена, который он провозгласил герцогством, награждая тем самым Энрике титулом герцога. Таким образом, за четыре месяца, прошедшие со дня переворота, Энрике получил больше, чем он пытался добиться в переговорах с прежней администрацией. И сверх всего, он выиграл главнейший приз: полный контроль над королём.

Энрике заметил, что король не создавал ему никаких проблем, и справедливо приписал это влиянию Альваро. Он заключил, что его оценка Альваро и возлагаемые на него надежды оправдались. Его доверие к Альваро росло с каждым днём, и Энрике решил показать это: сразу после переворота короля и Альваро сопровождали 200 вооружённых охранников, постепенно их количество уменьшилось сперва до 150, потом