– Не знаю, – признался он. – Думаю, мне хотелось сохранить что-то на память о тебе, если мы расстанемся. Мне хотелось знать, что это произошло на самом деле. Тогда я был уверен, что ты лишь играешь со мной и вскоре бросишь меня. Я и подумать не мог, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя.

– Их нужно уничтожить сразу же после того, как мы вернемся в Эдинбург! Ты понимаешь? О, Господи, если их обнаружат… Где ты хранишь их?

– Во французском серебряном ларце, который ты мне подарила. Он находится в моих покоях в Эдинбургском замке.

Мария застонала. Ларец даже не заперт! И письма хранятся в месте, выдающем присутствие чего-то ценного! О Боже, что она натворила? Неужели она казнила себя собственными руками? Этот мужчина, который был таким умным, мастером стратегии, всегда превосходивший своих противников, совершил ошибку деревенского простака!

– О, Господи, – повторяла Мария. Она могла лишь надеяться, что письма не найдут. – Боже, смилуйся над нами и пощади нас!

– Мы должны быстро разгромить их, – произнес Босуэлл своим старым уверенным тоном. – Их нужно выдворить из Эдинбурга. Нам нужно как можно скорее нанести удар.

Мария вскочила и принялась расхаживать по комнате. Голод и усталость отступили, сменившись нервной дрожью. Когда им принесли щедрый ужин и накрыли стол, Босуэллу пришлось приказать ей сесть и взять тарелку.

– Ты устала и проголодалась, – сказал он. – Тебе нужно сохранить силы для предстоящей битвы.

Словно строгий отец, он снял крышку с кастрюли с тушеной зайчатиной, раскрыл тарелку с вареной репой и отломил ей несколько ломтей хлеба.

Когда Мария поела, у нее, по крайней мере, перестала кружиться голова, но тяжесть в руках и ногах осталась.

– Что мы будем делать? – спросила она.

– Спать, – ответил он, осушив свой бокал. – Разве мы это не заслужили?

– Я имею в виду завтрашний день.

– Я скажу тебе завтра, когда ты сможешь лучше слышать и понимать меня, – ответил он. – Теперь пойдем спать.

Босуэлл взял свечу и жестом пригласил Марию следовать за ним. В соседней комнате их ожидала красивая резная кровать со свежим бельем и шерстяными одеялами. На инкрустированном столике стояла серебряная ваза с букетом благоухающих роз. Окна были открыты, и они слышали рокот моря снаружи.

– Ох! – Мария блаженно прислонилась к кровати. Босуэлл снял с нее сапоги, а потом, словно раздевая ребенка, стал расстегивать и снимать с нее собственную рубашку. Затем он стянул штаны и гетры.

– В чем я буду спать? – спросила Мария. Ее голос был невнятным от усталости.

– Ни в чем, – ответил он. – Никто, кроме меня, не увидит тебя. А утром я добуду тебе женскую одежду.

Он поднял Марию и уложил в постель, потом улегся сам и накрыл их одеялом. Она положила голову ему на плечо, чувствуя себя так, как будто ее опоили сонным зельем. Босуэлл был рядом. Ей не нужно бояться. Нет страха… Нет страха… Он стоял между ней и любыми несчастьями.

Утром они проснулись задолго до восхода солнца. Вчерашнее спокойствие Босуэлла испарилось. Он поспешно оделся и стал собирать сведения об имеющихся войсках и ресурсах. Открыв окна и впустив свежий ветер, он оставил ее одну, а сам отправился во внешние покои совещаться с подчиненными. Обнаженная, она лежала в постели, чувствуя себя пленницей. С тех пор как он ушел, у нее было время подумать об их положении. Лорды… где они сейчас? По-прежнему окружают Бортвик? Кто еще присоединился к ним? Но главное, кто готов был встать на сторону королевы? Остался ли кто-нибудь в Шотландии, чья преданность короне еще не дрогнула под напором ее противников? И снова мучительная мысль: «Почему дело дошло до этого?» И ее запретный близнец: «Что будет с нами, если мы проиграем?»

«Я должна подумать об этом. К кому можно обратиться за помощью, чтобы вернуться на трон? Я не собираюсь безвольно подчиняться и отправляться в изгнание, уходить в монастырь, как… кто это был? Какой-то низложенный король или свергнутая королева – кажется, Жанна Валуа?[19]Не могу вспомнить… Я отправлюсь во Францию. Да, во Францию. Они помогут мне вернуться на трон. Они пришлют войска, целую армию. Но тогда им придется сражаться и с Англией: пойдут ли они на такой риск? Мои родственники Гизы больше не имеют прежней власти, а Екатерина Медичи осторожна и самолюбива. Хотя маленькому Карлу IX исполнилось семнадцать лет, он во всем слушается свою мать. У него нет права голоса.

Филипп Испанский? Он еще более расчетливый и мнительный, чем Екатерина Медичи, и считает себя защитником церкви. Теперь, когда папа осудил меня, они и пальцем не пошевелят, чтобы помочь мне. Нет, только не Испания.

Скандинавские страны… У Босуэлла там есть связи, и он служил на шведском флоте. Но они протестанты и не станут возвращать на трон католического монарха, тем более опозоренного».

Она нервно засмеялась. Католики серьезно относятся к осуждению Папы Римского и уже по этой причине откажутся помогать ей, в то время как протестанты сочтут это семейной ссорой, а королева-католичка так или иначе останется для них врагом.

Скорее всего, она не может рассчитывать на помощь за пределами Шотландии. Это может оказаться фатальным.

Англия? Всегда оставалась Англия, традиционный недруг Шотландии, но теперь положение изменилось. Маленький Джеймс был крестным сыном Елизаветы и до сих пор – хотя она официально не признавала это – оставался наследником ее престола. А Елизавета, как известно, ценила родственные связи и серьезно относилась к королевским прерогативам. Она, всегда опасавшаяся смут и мятежей, едва ли проявит снисходительность к группе мятежных лордов, захвативших власть в Шотландии. И она подарила Марии кольцо, которое означало…

– Я принес одежду, – сказал Босуэлл, вошедший в комнату с ворохом красной и черной одежды в руках. – Пришлось одолжиться у жены одного торговца, – он показал ей вещи. – Конечно, платье будет коротковато: в Шотландии найдется немного таких же высоких женщин, как ты.

– Мне все равно, – ответила она. – Я рада, что сегодня перестану быть мальчиком.

Она поспешно встала и уединилась за вышитой шелковой ширмой, чтобы одеться. Пока она делала это, то слышала, как Босуэлл расхаживает по комнате и что-то бормочет себе под нос.

Юбка и нижняя юбка красного и черного цвета доходили ей лишь немного ниже колена. Также имелся корсаж, белый плотный воротник на шею и ленты для подвязывания рукавов. Она осторожно вышла из-за ширмы. Прикосновение юбки к коленям казалось странным.