коллапсы, лопание пузырей, пирамид и так далее. Вот, есть два крыла, которые сегодня конкурируют друг с другом в условиях, прямо скажем, общего кризиса либерализма, потому что то, что сегодня происходит – это кризис именно либерального клуба, который в значительной степени исчерпал свои политические ресурсы после 1945 года. И есть, безусловно, борьба, которая на примере США видна достаточно отчетливо, – между неоконами и демократами. Но это только один из примеров. Я считаю, что философия и метафизика сегодня не обеспечивают того инструментария, который позволяет нам говорить о Провиденциальной динамике большой истории. О ней можно говорить только в терминах монотеистического Откровения, – при этом понимая, что монотеистическое Откровение является высшим пиком треугольника, основание которого представляют собой язык и мышление. Вот что я хотел сказать. Спасибо.

Ответы на вопросы

Вы выделили три клуба – традиционалистский, либеральный и радикальный. Как Вы думаете, в ближайшие двадцать лет какие из этих групп влияния будут, собственно, определять мировую динамику?

Сегодня, как я уже сказал, идет кризис либерального клуба, который выражается в нескольких вещах. Во-первых, это кризис финансовой системы, основанный на кредите, не связанном с реальными авуарами. Во-вторых, это кризис парламентской электоральной системы, основанной на политических партиях. Они сегодня уже полностью скомпрометированы, потому что понятно, что это управляемые структуры, программы которых компонуются не только у нас, но и в Европе единым политтехнологом, и политические лидеры сегодня – это максимально удаленные от харизматических фигур прошлого клоуны, которые находятся в жестком противоборстве с системой анонимной госбюрократии.

Есть два противника в этом пространстве. Есть анонимная госбюрократия, сидящая в кабинетах: она связана этакой сетевой структурой между кабинетами и базируется на «процедуре». То есть главным оружием госбюрократии является процедура. А есть политические клоуны, люмпены – Жириновский, Саркози, кто угодно, – они являются публичными фигурами. Те и другие обвиняют друг друга, как правило, в коррупции. То госбюрократия обвинит какого-то политического деятеля, поймает за хвост, то, наоборот, какого-нибудь бюрократа выволокут из кабинета по, так сказать, «наводке партии». Примеры с Колем, Шираком – это все известные примеры, их можно ширить бесконечно. Поэтому либеральный клуб находится в состоянии глубокого кризиса.

Есть группировка неоконов, которые делают ставку на США. Дело в том, что США в своей истории идеально воспроизводят историю Рима. Вот, реального Рима. То есть там все элементы, включая гражданскую войну, кризис республики и так далее. Сегодня они вошли в стадию, соответствующую примерно стадии Помпея в его конфликте с Цезарем: кризис республики. И, естественно, кризис конституционного строя. Потому что если США хотят и дальше претендовать на роль мирового жандарма, то республика в нынешней ее форме не обеспечивает рычагов мобилизации внутреннего человеческого фактора, который позволяет осуществлять имперские функции. Республика – это уже устаревшая, «проехавшая» модель. Точно так же дело происходило и в Риме. В какой-то момент республика не соответствовала взятым на себя римским обязательствам перед Ойкуменой и Рим пошел в империю, чтобы иметь возможность мобилизовать человеческий фактор гораздо более мощно. И вот, сегодня мы находимся перед лицом вот этой ситуации.

Но я думаю, что не выиграет ни одна из сторон, то есть ни демократические либералы, вывеской которых является, скажем, Обама, ни «имперские». Они могут на какой-то момент взять верх, но это будет путь в никуда, потому что масштаб тех проблем, которые стоят перед Соединенными Штатами, во много раз превышает масштаб тех проблем, которые стояли перед Римом в начале первого столетия нашей эры. И я думаю, что либеральный клуб в течение ближайших двадцати лет сойдет со сцены как главная фасадная сила. Кто выйдет на передний план? На передний план выйдут традиционалисты, то есть произойдет возврат тех самых политических факторов, которые определяли фасадное лицо западного человечества до 1914 года, и выйдут радикалы. Причем здесь есть некоторая амбивалентность.

Радикалы могут не сорганизоваться и проиграть на начальном этапе, и традиционалисты возьмут под контроль ситуацию слишком быстро. Традиционалисты – если кто думает, что это колокольный звон и государь на белом коне, то, может быть, с определенной, «парадной», стороны он не особо заблуждается, но дело не только в этом…

Радикалы – противовес, но у радикалов, к сожалению, теология, которую в пределе они имеют как свой горизонт, не оформлена в политическую теологию, то есть она не стала политической философией, которая могла бы эффективно стать точкой сборки для всех протестных сил. Вот марксизм был, но он умер, а новой точки сборки для протестных сил пока нет. Она должна быть теологической, но осознание того, что этот процесс должен пойти, только-только начинает пробуждаться. Но я думаю, что в течение двадцати лет произойдет, прежде всего, уход либерального клуба, и в любом случае, радикалы или не радикалы, но традиционалисты будут играть первую скрипку через двадцать лет.

В этой связи теологии Карла Шмидта для радикалов недостаточно?

Я думаю, что нет. Я думаю, что самое главное, что должно быть, это понимание (чего нет у Шмидта) того, что в дискурс заложена объективность процессов. Надо вывести онтологию из социального измерения и вернуть ей ту объектную сущность, которая имеет этот номинальный характер подлинной объективности. Потому что если мы всё рассматриваем как некий социальный процесс и как некие «движения становления», то это то же самое, как свести религиозный опыт к психическим движениям, – такой «необуддизм». Вот, надо уйти от «необуддизма» в социальном плане.

Вы говорите, что на самом деле есть просто две модификации одного и того же общества. Вопрос состоит в следующем. Для Вас понятие социального изменения вообще существует, оно релевантно? Вы как-то его фиксируете?

С моей точки зрения происходит вот что. Живет жилец в квартире, платит, допустим, один пенс за день. Через два дня приходит хозяин и говорит: а ты мне должен платить два. Потом три пенса. Потом шиллинг. А у жильца работа – подносить почту или подметать. Ну, хорошо, до шиллинга он еще может справляться, работая на этой работе. Но после шиллинга ему уже надо менять работу или съезжать.

Человечество – такой вот жилец. А Князь мира сего с него спрашивает каждый день больше, чем вчера. В результате те, кто отвечает за кураторство, «смотрящие» – фараоны, кесари – вынуждены повышать капитализацию человеческого фактора, потому что в какой-то момент платить становится нечем. Допустим, при Рамзесе хватало, а уже в период эллинизации Египта не хватает.

Поэтому приходится прибегнуть к мобилизационным технологиям. Как правило, мобилизационные технологии разрабатываются в жреческой среде, потому что жрецы лучше всего владеют человеческим материалом и пониманием социальной