– Там был граг. Он хорошо сражался, но отказался покориться, предпочитая гибель бесчестью… Я согласился с ним. – Последняя фраза была сказана с таким оттенком, какого Мокриц давненько не слышал. Арон повернулся к Рысу и доложил: – Здесь имела место определенная разница во взглядах, ваше высочество, – сказал он и указал на скопление гномов, за которыми ухаживали в импровизированном полевом госпитале, если это можно было так назвать за неимением поля.

Внизу шли в ход мечи, молоты и топоры, а король продолжал свое шествие, пока наконец они не оказались в огромной пещере, которая, видимо, и была тронным залом.

Они ступили в зал, и Мокриц застыл как вкопанный, пытаясь освоиться в этом подземном интерьере, освещенном огромными люстрами с оплывшими свечами, и факелами, и бочками, полными извивающихся вурмов[77] по углам. «Значит, у них все же есть свет», – удивлялся Мокриц. Но непривычный свет, который как-то торговался со зрением. Было видно, но видел ты темноту.

– Что ж, это уже не война, – сказал Ваймс, внезапно очутившийся рядом с ним. – И серьезных жертв не очень много, среди грагов больше. Гном на гнома. Это всегда сплошной ор, взаимные обвинения и оплевывания. Чем-то напоминает кошачью драку, но таковы уж гномы. Они не конченые болваны. Бравады выше крыши, мечи чуть что наголо, но вообще-то никто не хочет жертвовать жизнью. Ты дерешься и надеешься, что обойдется поверхностной раной, которая потом будет эффектно смотреться. Чтобы было чем похвастаться перед внуками. Но когда доходит до того, чтобы идти друг на друга, как правило, они быстро перегорают.

Ваймс выдохнул сигарный дым и продолжал:

– Нет, конечно, если бы гном шел на тролля, кровь здесь лилась бы реками. А так смахивает на кабаки Анк-Морпорка в субботу вечером. Всех распирает от энергии, бездумной храбрости и пива. Слишком много пива. А в итоге все просто стонут, пока у них в голове не прояснится.

Мокриц видел неподалеку маленькие компании гномов, некоторые из них были забинтованы и сидели в позах, которые предполагали, что война если не закончена, то по крайней мере отложена, чтобы перевести дух и заложить за воротник. Гномы помоложе ходили от одного раненого к другому с флягами. И один за другим гномы поднимались, обменивались рукопожатиями с ближайшим соседом и вслепую переходили к следующей группе, где присаживались поболтать и, наверное, сочиняли истории об удачных выпадах и ловких защитах и прочие хмельные похвальбы. Мало-помалу нормальная гномья жизнь вновь устанавливалась в Шмальцберге.

– Пьяны в хлам, – заметил Ваймс. – Но в сущности не так уж плохи, только впечатлительные больно. – Он опять вздохнул. – Может, хоть на этот раз усвоят урок. Но скорее Шнобби Шноббс станет рыцарем в сияющих доспехах.

И все? Мокриц не понимал. После такого выброса адреналина во время поездки, после засад, атак… мост… бессонные ночи… ожидание на каждом повороте услышать свист косы и обнаружить, что на этот раз удача действительно отвернулась от тебя… а потом Рыс произнес красивую речь и просто вошел и вернул себе свое царство?

– Я ожидал более серьезного сопротивления, – сказал Мокриц. – Славной битвы, о которой потом будут слагать легенды.

– Какие глупости, господин фон Липвиг, – сказал Ваймс. – Нет ничего славного в таких временах… Люди погибли. Не очень много, и не обязательно хорошие люди, но тем не менее. На поле битвы должно взирать с серьезным лицом, пока трупы не приберут и реальный мир не восстановится в своих правах.

Мокриц, чувствуя, как краска заливает его с головы до пят, сказал:

– Командор, мне стыдно за свои слова, честное слово.

Ваймс вдруг стал сверлить его взглядом, а потом воскликнул:

– Серьезно? Похоже, железная дорога – не единственное открытие века!

В кои-то веки не найдя ответа, Мокриц повернулся посмотреть, как дела у Рыса и его свиты.

Рыс Рыссон не вошел, а вбежал в тронный зал. Он направился прямиком к его центру, где лежала Каменная Лепешка. Только потом он огляделся.

– Где Пламен? Привести его сюда, – велел он, – и всех его последователей, которые еще здесь. Хотя я даже не сомневаюсь, что большинство разбежались. Здесь полно тайных выходов.

Раздался крик Гроха Грохссона:

– Этот проходимец у меня, ваше высочество!

Собрание гномов погрузилось в привычный для них и как будто бесконечный гвалт, который оборвался коллективным вздохом, когда вперед вывели Пламена. Выражение его лица Мокриц не мог разгадать. Но, будучи знатоком настроений, он сразу понял, что Пламен уже переступил границы безумия, в то время как Рыс оставался спокоен и невозмутим как всегда, даже если внутри он и испытывал страх. Но Мокриц готов был биться об заклад, что король сейчас вообще ничего не боялся. Что-то в его осанке предполагало незыблемую уверенность в том, что этот день принадлежал ему («Или все-таки ей», – напомнила Мокрицу о себе мысль из глубин сознания).

Восседая на священной Лепешке напротив Пламена, Рыс сказал:

– С тобой обошлись милосердно после Кумского соглашения, и все же ты счел себя вправе отнять у меня мое королевство. Ты вдохновлял тех, кто истязал целые семьи, чтобы получить желаемое. Что скажет народ, если я проявлю еще хотя бы минутную слабость и продолжу проявлять к тебе доброту? Ты неглуп, и многие гномы о тебе высокого мнения, но ты использовал свой ум, чтобы подорвать мою власть и выставить гномов злобными и глупыми преступниками в глазах всех других рас. Что ты можешь сказать в свое оправдание передо мной и перед лицом твоих сородичей?

Пламен молчал.

– Хорошо, – сказал король. – Не отвечай. Ты не оставляешь мне выбора. В былые времена король гномов не моргнув глазом казнил бы такого, как ты.

И тут послышался звон металла, и король встал, держа в руке топор. Наконец в глазах Пламена забрезжил страх.

– А, понимаю, – сказал король. – Тогда, быть может, раз уж я такой… новатор, как ты всегда говоришь с издевкой, то, наверное, я и разберусь с тобой как должно новатору. Ты пойдешь под суд. И я прослежу, чтобы среди присяжных оказались родственники тех, кого замучили граги, и выжившие гости со свадьбы в Лламедосе, и все те, чьи жизни без нужды были потревожены твоим существованием в этом мире. Вот они могут проявить милосердие. И я соглашусь с их вердиктом.

Пламен по-прежнему молчал, и король сказал:

– Закуйте его в цепи и уведите отсюда, но сохраняйте ему жизнь, хотя бы для того, чтобы я не забывал, что быть королем – нелегкая работа.

Пламена увели под оглушительные овации, и Рыс повернулся к собранию.