я не осуждаю и прощаю ему, пусть его судит Бог и церковь, мне же помоги, Господь, терпеливо ожидать своей судьбы! — проговорила она, возвращаясь в дом.

* * *

Мучительно длинно тянулись дни и особенно вечера, свободные от собраний. Преследования членов общины усиливались, и Петр Никитович все реже стал появляться среди верующих. Вера так хотела поделиться с ним своим горем, и была уверена, что он много мог бы сказать ей к утешению; но, прежде всего, было стыдно даже в глаза поглядеть Петру Никитовичу, а кроме того, он редко бывал в семье. Духовные же силы были подорваны, и тронутое сердце, будучи однажды обманутым и оскорбленным, так нуждалось в ласке, в сострадании. Вера встречалась иногда с парнями из верующих семей, как с сыном Кухтина и другими, но они были совершенно чужими по духу. По старой памяти, они при встречах делились воспоминаниями о ранней молодости, когда всеми семьями ходили на собрание. Были случаи, когда некоторые из них, увлеченные привлекательностью Веры, делали ей предложения к замужеству, но она мысленно сопоставляла их с одной стороны, с Андреем, с другой — с Павлом — и отклоняла. Сердце же неумолимо жаждало восполнения потерянного — любви.

Этот духовный кризис положил свой отпечаток и на ее внешности. Она подолгу оставалась задумчивой, молчаливой — это еще больше подчеркивало ее привлекательность. В аптеке, где она работала, сразу обратили на это внимание.

К этому времени, на должность старшего сотрудника, в аптеку был принят мужчина средних лет, с выразительными глазами и приятной внешностью. В первый же день он назвал себя Карлом Карловичем и зарекомендовал себя с самой хорошей стороны. Аккуратность в одежде и сдержанность, в манере обращения с окружающими, говорили о его порядочности и не могли не расположить к себе, вскоре, всех сотрудников аптеки. Особенное впечатление он произвел на Веру Князеву своею мягкостью в беседе, отзывчивостью ко всяким просьбам, аккуратностью во всех своих делах. Вера вскоре почувствовала, что она не осталась, им не замеченной.

Карл Карлович, хотя и не был навязчив в беседах и в услугах, но общество его было приятно всем, в том числе и Вере; однако, он, поняв это, не злоупотреблял. С Верой они стали чаще встречаться, вначале взглядами, а потом, не замечая того, и в беседах. Но, к сожалению, из всех бесед она узнала о нем только то: что он имел медицинское образование, немец по национальности, но совершенно обрусевший, лютеранин по вероисповеданию и, что Вера на него произвела очень приятное впечатление, особенно тем, что, как стало ему известно — она убежденная христианка.

Об этом недвусмысленно стали выражаться все сотрудники.

Вера не впервые встретилась с подобным явлением и многим влюбленным, по-христиански, решительно давала надлежащую отповедь; здесь же она впала в затруднение.

В том, что у Карла Карловича возрастает к ней влечение, она не сомневалась, но он не давал никакого повода, чтобы оговорить его; между тем влияние его росло, а у нее, во внутренней борьбе, силы слабели. Вера стала за собой замечать, что она думает о нем чаще, чем о других сотрудниках. Ей стало приятнее, подольше оставаться в его обществе; тревожно поглядывала на входную дверь, если он запаздывал на работу. Особенно тревожило ее обручальное кольцо на его руке.

Много усердных, горячих молитв принесла она к Господу, чтобы Он избавил ее от приближающегося страшного греха, и, на первое время, как бы освободилась от этого порочного увлечения; да и Карл Карлович был срочно командирован на целую неделю в другой город. Вера начала было радоваться, но в конце недели заметила, что скучает по Карлу Карловичу, и никакие усилия ей не помогают освободиться от порочных мыслей, напротив, они овладевают ею все больше. Через неделю он возвратился из поездки и приступил к работе. Вера, по своему графику, дежурила с вечера до полуночи.

В одно из вечерних дежурств, мысли о Карле Карловиче обрушились с такой силой, что Вера изнемогла от внутренней борьбы, и, выйдя во дворик, завопила в молитве: «Господи, помоги мне, Ты видишь, как я мучаюсь!»

Возвратись на место, она вроде почувствовала облегчение. Ей вспомнились слова мамы и Петра Никитовича: «Дитя мое! Что человек посеет, то и пожнет… Тебе нужно распять плоть свою со страстями и похотями, надо отречься себя, со своими преимуществами». Но после того вспомнила и решение своего сердца: «Нет, я не могу не любить! Я должна любить! Я хочу любить!»

— Вот и долюбилась, — ответила она сама себе. — Да, я должна порвать со всем этим, окончательно — это же позор! — закончила она и стала собираться домой. Темная ночь встретила ее колючим холодом, а безлюдные улицы — липкой осенней слякотью.

Помолившись на ходу, Вера предалась размышлениям о происшедших событиях в общине.

Летом был арестован и бесследно исчез, ее глубокоуважаемый наставник и духовный отец, Петр Никитович. Вслед за ним так же были арестованы и другие дорогие проповедники. На днях Луша получила письмо от Павла, где он описывает о своих жутких лишениях и опасностях, но и о мужественных подвигах веры. Неоднократно НКВД вызывали и Веру на допросы о братьях и, особенно, о Петре Никитовиче, но она решительно отказалась в дальнейшем давать сведения. Следователь пригрозил ей и заверил, что, в таком случае, пусть собирается и она. Вера все это вынесла и не смалодушествовала. Сколько в прошлом атак выдержала она от кавалеров, а теперь ослабла?

— Нет! — решительно проговорила она про себя, — с этим надо покончить!

На углу улицы мерцал последний фонарь, остаток дороги ей предстояло идти в темноте. Когда-то, и не один год, Андрюша с таким постоянством сопровождал ее в пути, не зная, из-за скромности, как поддержать ее от какого-нибудь неосторожного шага. Как ей было тогда хорошо; они всегда не замечали, как подходили к дому. Вспомнилось даже, где и какие признания высказывал он. Здесь, когда-то провожал ее и Павел, и как в то время, каким-то мужеством наполнялась душа, а теперь она — одна… кругом ночь. Сердце Веры вначале пощипывало обычным девичьим страхом, но тут же сменилось тоскою одиночества: «Ах, как хорошо, в этих случаях, быть с дорогим, любимым человеком, тогда все страхи прочь. — И где-то в тайнике души мелькнуло: — А если бы даже с Карлом Карловичем».

Позади ее послышалась твердая мужская поступь приближающихся шагов. Сердце инстинктивно дрогнуло, и сама не поняла от чего: то ли от опасности, то ли от последнего своего заключения.

— Вера Ивановна! — раздался слева мягкий, приятный голос