бы прорывался сквозь бледно-розовую и белоснежную кисею садов в открытые окна, обдавая нежным ароматом распустившихся цветов персика, урюка, алычи… Среди пестрого многолюдья на перроне вокзала, Павел без труда увидел свою Наташу с друзьями, подбегающую с букетом сирени к вагону. Мгновение, и все: обиды, упреки, сомнения и всякие варианты расплаты за молчание… — утонуло в радостных объятиях…

Глава 12. Вера Князева в горниле испытаний

«…силен Бог восставить его»

Рим. 14:4

Павел не встретил Веру, когда гостил в 1946 году в своей семье, хотя все ожидали ее возвращения. Вскоре, однако, он услышал от друзей историю ее жизни.

Жизненная катастрофа, происшедшая у Веры Князевой, в результате измены Андрюши в 1930 году, настолько потрясла ее душу, что она днями не хотела ни с кем разговаривать вообще, а тем более, о происшедшем у нее. Это была не просто рана, а рана глубокая, сердечная, до крайности, воспаленная. Она очень хорошо знала, и ей убедительно напоминала ее любящая мама, что только Христос может излечить ее рану; но как она ни молилась, ее душа ни в чем не находила успокоения. Осиным роем осаждали ее искушения плоти, морским прибоем бушевали чувства. Андрюша продолжал жить в ее сердце и, как никогда раньше, больше и больше овладевал им. Вспомнились все случаи, когда они были наедине, как он на ее глазах из дикого, серого, деревенского парня, который, бывало, с любой девушкой на вечеринках обходился, как со снопом ржи на току, при усердном старании Веры, под влиянием ее женственности и утонченности манер, превратился в нежного поклонника. В последнее время она владела всем его существом увереннее и сильнее, чем своим. Надо откровенно признать, что Андрюша, под влиянием Веры, превратился в чувствительный музыкальный инструмент в руках одаренного мастера. Она это чувствовала и приходила в упоение, видя, как он безвольно, может, иногда страдая от внутренних противоречий, отдавал ей всего себя, исполняя все ее желания. Внешне Вера выглядела весьма скромно: строгий покрой платья и всей верхней одежды не вызывал ни у кого возражения и критики, ровный пробор, разделяющий ее темно-каштановые густые волосы посередине головы, строгий профиль и взгляд голубых, часто опущенных глаз, напоминал мадонну на картинах Рафаэля, а личная, необыкновенная обаятельность, позволяла думать о ней все самое чистое, святое, но в то же время подчеркивало то, что она больше придавала значение своей естественной миловидности, своему влиянию над ним, а не возрастанию его духовного человека. И вот теперь, все это сразу и вдруг, так позорно обрушилось, погибло. Вера так была уверена, что ее влияние на Андрея безмерно велико и настолько, что только смерть могла бы их разлучить; но ужасные строки последнего письма приводили ее в содрогание, они страшнее смерти! Он изменил, он теперь принадлежит другой. Страшные мысли опалили сознание Веры: «Отомстить ей! Соперница!» Но тут же мысль переметнулась на него: «Фи! Да при чем тут она? Она-то никому не изменила, была свободна, ведь он же, он… Ведь он же такой ласковый, покорный, беззаветно любящий — так бессовестно, бесчестно, безжалостно оставил ее, а с ней и все, ее неопровержимые, преимущества. Да, наконец, это и неблагодарно: последние месяцы она, как за мужем, ухаживала за ним. Да такому негодному человеку не только в церкви, в человеческом обществе нет места… Нет! — не унимаясь, клокотало в груди. — Нет! Обоих их надо…» И что-то ужасное промелькнуло в ее сознании. Но Вера испугалась этой ужасной мысли, ведь она христианка, еще недавно она желала для него самого лучшего — саму себя. «О, как это ужасно! — тихо проговорила она, — на что, оказывается, может быть способно мое сердце, и это после такой любви?! О, Иисус мой!» Вера впервые почувствовала, как может быть близок к сердцу человека, самый ужасный грех. Огонь ярости моментально потух в ее сердце, а с ним (если бы кто в это время видел) потух и страшный огонек в ее глазах.

После некоторого перерыва, душой стали овладевать совершенно противоположные мысли;

— За что же я его виню? Разве не я воспитала в нем безволие? — Погруженная в свои мысли, Вера не заметила, что рассуждает вслух. Она не услышала, как в комнату вошла мама и, увидев ее заплаканные глаза, спросила:

— Вера! Дитя мое, скажи мне, почему ты так мучительно страдаешь, что даже не заметила, как я вошла? Ты все не успокоишься об Андрее? Погубишь ты себя, оставь! Молись, и Господь поможет тебе все это перенести! Давай будем молиться вместе, пора уже успокоиться тебе, иначе ты можешь лишиться даже спасения!

— Мама, — ответила Вера, — конечно, я скрывать не буду, что я страдаю, ведь самые дорогие чувства он попрал, самую горячую, первую любовь я отдала ему, а кто он такой, ты только вспомни! Но что мне делать? Ты же видишь, как я усердно молюсь, но все мои молитвы тщетны, кажется, что даже Бог не слышит меня. Я не только продолжаю любить его, но люблю сильнее, мучительнее, чем раньше.

— Дитя мое! — взяв за руки, с материнской жалостью, глядя в глаза, продолжала Екатерина Ивановна, — сядь, успокойся и внимательно выслушай, что скажет тебе мама. Слово Божие говорит нам: «Что человек посеет, то и пожнет», и еще: «Сеющий в плоть, пожнет тление». Я с тревогой в душе наблюдала за вашей любовью и видела в ней много плотского.

В эти минуты Вера вспомнила, как еще недавно, ее предупреждал Петр Никитович: «Вера, ты воспользовалась детским чистосердечием Андрея и поспешила его сердце заполнить собой. Ты не помогла развиться его личности, как христианина, ты его волю взяла под свой контроль, будучи перед ним, во всем, на высоте. Тебе была приятна его покорность, и он добровольно отдал себя в твою власть, до времени. Ты не помогла ему, как старшая сестра, укрепиться во внутреннем человеке, в любви Божьей, утвердиться во Христе Иисусе. Ты, идолом, вселилась в его сердце и заслонила собою Господа — Спасителя. Это мужчина, в котором ты заглушила волю, но не влечение к тебе; и эта страсть овладела и тобой, как ты сама не думала. После того, как он уехал, он освободился от твоего влияния и, будучи безвольным, попал под влияние другого человека и выходит, что ты пожала то, что посеяла. Поскольку ты этим оскорбила Христа, Он и отдал тебя во власть твоим чувствам, какие ты лелеяла. Законным владыкою человеческой души никто не имеет права быть, кроме Христа. Тобою овладело чувство