Карла Карловича, — я вспомнил, что вы дежурите в ночную, ну, и решил проводить вас; ведь такая темь; да и вообще, давно хотелось с вами встретиться наедине и о многом поговорить.

Сердце Веры вздрогнуло, как-то необыкновенно, как бы предчувствуя опасность. Волнения так всколыхнули грудь, что она, от неожиданности, даже пошатнулась. Карл Карлович осторожно, но уверенно взял ее под руку.

— Что вы! Что вы, Карл Карлович, ведь мы же просто сотрудники, вы напрасно беспокоитесь обо мне, я этой дорогой хожу не первый год; да и, вообще, вы же семейный человек; и к чему все это?! — слегка стараясь освободиться от него, возразила Вера.

— Нет! Нет! Не так все это, Вера Ивановна! И я сейчас вам все объясню, вы не спешите меня оттолкнуть! — проговорил ласково Карл Карлович, продолжая крепко держать ее под руку.

Вера, почувствовав теплоту его руки и речи, поняла, что сопротивления ее напрасны.

Карл Карлович с Верой медленно продолжали путь вместе, волнение молотом стучало в ее груди, и она совершенно не находила слов. Остановившись в кустах акации, Карл Карлович так же, как и всегда, сдержанно, но убедительно признался ей в своей любви и рассказал много подробного о себе. Прежде всего, кольцо, которое он носит на пальце, свидетельствует о прежнем его браке; но жена его несколько лет назад умерла, оставив ему двух чудесных деток, что живет он в своем доме с мамой, которая воспитывает деток. Оба с мамой, они глубоко верующие люди, постоянно молятся, читают Библию и другую духовную литературу. В Вере он особенно полюбил ее христианскую скромность и, в дальнейшем, совершенно не намерен посягать на ее духовный мир и религию. Многие предлагали ему очень выгодную семейную жизнь, и с женщинами разных возрастов, но после умершей жены — она первая, на ком он, со всей решимостью, желал бы жениться. Он был старше Веры на десять лет.

После объяснения, он убедительно просил ее о взаимности, но Вера была так ошеломлена, что первое время ничего не могла ему ответить, особенно после его откровенного признания, что и в ней он замечал неравнодушное отношение к нему. И только подходя к дому, она тихо ответила ему:

— Карл Карлович! На ваше предложение я затрудняюсь сейчас конкретно ответить. Но, прежде всего, я должна вам сказать, что я христианка; соединясь с вами, я должна оставить Церковь, а это значит, оставить моего Господа. Если вы, действительно, верующий человек, то желать этого для меня не будете. Относительно моих чувств к вам, если они и были, то они только греховные, а на греховных связях мы счастья с вами не построим. Я прошу вас, вы оставьте меня, ведь мы с вами ничем не связаны.

На этом они расстались, хотя Карл Карлович свое намерение не переменил.

Вера не сразу открыла свой секрет маме, но, несколько позже, после повторных предложений Карла Карловича, она рассказала ей все. Екатерина Ивановна, услышав об этом, со скорбью в голосе, ответила ей:

— Вера, Вера! Я говорила тебе, да и напомню слова Петра Никитовича, что если не раскаешься перед Господом в жизни, если не осудишь свои чувства и не отвергнешь себя ради Господа, если не предашь Ему, с полным упованием, судьбу свою, грех твой, живущий в тебе, ослабит душу твою и подготовит тебя к самому позорному падению. Несколько лет назад ты решительно отказывала всем мирским женихам, и не чета твоему Карлу Карловичу, теперь у тебя уже колебания, а завтра появится измена или возможность греховного союза.

Дитя мое, дочь моя! Бог поругаем не бывает, если ты, как Апостол Павел не сможешь твои преимущества почитать за сор, то они тебя, в свое время, повергнут в позор.

Вера внимательно выслушала Екатерину Ивановну и со слезами ответила ей:

— Мама! Я мучаюсь в душе и верю, что все это так, как ты говоришь, но у меня нет силы. Я не могу уже отказать на его предложение, как это могла раньше. Пока я его не вижу, я, кажется, полна решимости, по-прежнему постоять за свою христианскую честь, но как увижу его — во мне все опускается. Только один Бог может удержать меня от падения. Молись! Не оставляй меня!

Вера решилась даже оставить работу и перейти на другое место, но Екатерина Ивановна решительно возразила ей, что от греха укрыться можно только в Господе Иисусе Христе, в Его ранах, а перемена места не поможет. «Грех твой, найдет тебя и там», ответила она ей, словами великого богослова.

Наконец, Вера все же согласилась на союз с Карлом Карловичем, но с условием, чтобы он еще немного подождал; а чего подождать, она не знала и сама; но душа ее чувствовала, что должны быть какие-то перемены.

В один из осенних дней, 1937 года, Вера утром, расставаясь с мамой, как-то необыкновенно обняла и поцеловала ее. Екатерина Ивановна, с оттенком нескрываемой грусти, ответила ей;

— Вера! Дочка моя милая, что-то сердце мое сильно волнуется о тебе, да и ты никогда так не целовала меня, как сегодня; скажи мне, ты ничего от меня не скрываешь?

— Нет, мама, я и сама не знаю, но сердце болит и у меня! — ответила Вера и вышла из дому.

Всю дорогу Вера шла с поникшей головой, и как ни пыталась поднять ее, голова беспомощно опускалась вниз.

Не доходя до аптеки, Веру встретил, на тротуаре, ее прежний знакомый следователь:

— Князева! Я прошу вас, не заходя на работу, пройти со мною, — сказал он ей.

Вера, ничего не подозревая, с оттенком негодования заявила ему:

— Я сказала вам в последний раз, что никаких разговоров у меня с вами не будет больше, и оставьте меня в покое!

Сзади, по мостовой, поравнялась с ними крытая автомашина, из открывшейся дверцы вышли два человека и остановились рядом с Верой.

— На сей раз, ни вам меня, ни мне вас, оставить не придется, я, ведь, предупреждал вас — вы арестованы!

* * *

— Эх, какая красавица! И угораздило же тебя, попасть сюда. За что же, милочка, а? — услышала Вера хрипловатый, надтреснутый голос из мрачного угла, прокуренной душной камеры. — Ну-ну, иди сюда смелее, не съедим, не бойся!

Вера, с ужасом, осматривала милицейскую камеру, предназначенную для воров, грабителей, убийц и потерянных мужчин, и женщин. Смертельная тоска охватила душу и комом подкатила к самому горлу. Вера стояла у захлопнувшейся двери камеры, не зная, что ей делать, куда сделать первый шаг. Она хотела что-то сказать или спросить, но голос не