Сейчас он и не пытался подлаживаться, но Кэт начинала его понимать. Довольно трудно проявлять любезность, когда больше всего хочется убежать подальше.

– Вы уверены, что хотите идти? – спросила Тилли-Сова, склоняя голову набок. Кэт все еще ждала, что на масках появится хоть какое-то выражение – веселье или грусть, но они не выражали ничего, кроме безразличия.

– Или, может, вы хотели бы поиграть? – спросила Лисичка.

– Мы можем угостить вас теплой патокой, – добавил Енот.

Джокер покачал головой.

– Мы должны идти. Но благодарим за… за стихи и за то, что показали нам рисунки.

– Прекрасно. – Судя по голосу. Енот был огорчен тем, что от его гостеприимства отказались. – Тогда мы откроем лабиринт. Вам лучше идти направо. Право всегда право. Кроме тех случаев, конечно, когда право лево.

– Ты помнишь дорогу, Ник? – спросила Сова.

Шляп Ник любезно поклонился ей.

– Как дорогу в собственную шляпную лавку, Тилли.

Тилли покрутила головой – точь-в-точь, настоящая сова с огромными круглыми глазами.

– Твоя лавка, – сказала она без выражения, – на колесах.

– Не потеряйся, Шляп Ник, – предостерегла Лэйси-Лисичка.

– Не потеряй себя, Ник, – добавила Элси из-за своей маски Енота.

– Или кого-то еще, – прибавила Тилли с загадочным смешком. – Хочешь, нарисуем тебе карту лабиринта, пока ты не ушел?

Шляп Ник покачал головой.

– Я знаю дорогу.

Девочки кивнули и снова заговорили в один голос.

– Тогда прощай. До скорого. Добрый вечер. УБИТЬ придется одному. УБИТЫЙ головы лишится. Та будет УПРАВЛЯТЬ страной, а тот с УМОМ навек простится.

Кэт в ужасе зажмурилась, кровь в жилах заледенела. Хотелось поскорей убежать от них. Ей внезапно так же отчаянно захотелось унести отсюда ноги, как еще недавно хотелось сюда попасть. Нащупав руку Джокера, она пожала ее и с облегчением ощутила ответное пожатие.

Потом Кэт услышала звяканье трех шутовских бубенцов. Удивленная, она открыла глаза, но девочек уже не было. На поляне стояла тишина. Ни ветерка, ни дуновения.

Стена с рисунками тоже исчезла, открыв вход в зеленый лабиринт со стенами из живых изгородей, в три раза выше Кэт.

Шляп Ник устало вздохнул.

– Спасибо, дорогуши. – В его голосе слышалась неподдельная благодарность и облегчение, как если бы он каждый раз не был уверен, откроют ему путь или будут терзать вечно. К входу в лабиринт он подходил совсем не таким упругим и бодрым шагом, как раньше. А когда поравнялся с Кэтрин, она услышала, что он бормочет себе под нос: «Если я все-таки спячу, мы все знаем, кого в этом винить».

Кэт рада была бы улыбнуться, но нервы у нее все еще были на пределе. Она пошла следом за Шляп Ником и, решив, что нехорошо быть невежливой, прошептала, обернувшись к пустой поляне: «Большое спасибо».

Она уже миновала первую стену, когда еле слышный шепот трех детских жутковатых голосов коснулся ее ушей.

– Не стоит благодарности, – расслышала Кэт, – Ваше Величество.

Стены лабиринта были образованы переплетенными сухими ветвями и буйно разросшимися листьями лавра, лишь кое-где проглядывала древняя каменная кладка. В первый момент Кэтрин почувствовала себя беспомощной и растерянно смотрела на уходящие в бесконечность аллеи. Лабиринт расходился во все стороны, насколько хватало глаз. Дорожки были выстланы мягко пружинящей под ногами, влажной от росы травой с мелкими белыми цветочками.

– Однако, – сказал Джокер, откашлявшись, и это был первый звук, нарушивший неловкое молчание, наступившее после расставания с Сестрами, – все было не совсем так, как в первый раз, когда ты привел нас к Сестрам.

– Разве нет? А я проходил тут уже столько раз, что они стали казаться мне одинаковыми, – усмехнулся Шляп Ник и начал расстегивать пальто. – Какую цену они запросили тогда?

– Ворон подарил им цитату из классической шахматианской поэмы, – ответил Джокер, – а я расплатился зернышком лимона.

Кэтрин замерла, вспомнив лимонное дерево, выросшее в изголовье ее кровати.

Джокер, неверно истолковав ее удивление, беспечно улыбнулся.

– Я в тот день пил чай с лимоном – зернышко застряло у меня в зубах. Я выковыривал его все утро, но стоило Сестрам о нем спросить, как оно мгновенно выскочило. Я был рад от него избавиться.

Кэт все еще раздумывала над лимонным семечком и сном, не понимая, могло ли это быть совпадением, как вдруг почувствовала у себя на плечах что-то тяжелое и теплое. Она провела рукой по шее, опустила глаза. Пальто было безупречно, нигде ни пылинки, ни ниточки.

Она повернулась к Шляп Нику.

– Что вы, зачем?

– Нам предстоит долгий и довольно сырой путь, леди Пинкертон. Мне не хотелось бы, чтобы вы подхватили простуду. – Шляп Ник отвернулся и зашагал по дорожке лабиринта, усеянной цветами.

– Спасибо, – неуверенно поблагодарила Кэт, и они с Джокером поспешили следом за ним. Она просунула руки в рукава. Подкладка была шелковистой и теплой, пахло от нее травяным чаем.

– Да, это очень любезно с твоей стороны, Шляп Ник, – добавил Джокер, у которого не оказалось своего пальто, чтобы предложить Кэт.

Не оборачиваясь, Шляп Ник махнул рукой.

– Лучше бы она прихватила шляпку, пока мы были в лавке. Непостижимо, как я могу находиться рядом с неприкрытой головой, щебечущей о лабиринтах и колодцах! Просто непостижимо.

По голосу было слышно, что он слегка улыбается.

Джокер предложил Кэт руку, и она с радостью оперлась на нее; теплое пальто Шляп Ника и общество Джокера прогнали холод, пробиравший ее до костей после общения с Сестрами.

Они шли недолго, вскоре вокруг заклубились тени, напомнив Кэт, что, несмотря на золотистый свет на поляне, время все же ночное. Джокер снял колпак – непривычно было, что он больше не звенит – и вытащил из него уже зажженный фонарь. Уютный круг теплого света окружил их маленькую компанию, мягко ложился на стены лабиринта и мерцал в черных глазах Ворона.

– Когда вы были у них в первый раз, они тоже рисовали такие ужасные картинки? – спросила Кэт, тащась следом за Шляп Ником.

– Рисовали, да, но я тогда не обратил особого внимания на эти рисуночки. – Джокер улыбнулся, перебирая пальцы Кэт. – А ты не помнишь, что на них было, Ворон?

Ворон, сидя на плече у Джокера, нагнул голову и искоса посмотрел на Кэтрин.

– Сестры карусель пером нарисовали, монстра страшного на камне начертали, был там и гонец, что разума лишился – так он за свои ошибки расплатился.

– Верно, – задумчиво и тихо сказал Джокер, и без улыбки поглядел вперед, на Шляп Ника, удалявшегося быстрым шагом. – Гонцом был Шляп Ник. Теперь я вспомнил.