— Возможно, — уводя в сторону глаза, вздохнул майор, — но как увязать многочисленные совпадения фактов биографии Купцова с фактами, изложенными в заявлении? А Иван Николаевич иронизирует, я даже не побоюсь сказать, издевается над нами. Да, да, саркастически хмыкает и отказывается давать объяснения. Что это по-вашему? Как прикажете понимать и как разобраться толком в сложившейся ситуации, если он сам не желает нам помочь?

Алексей Семенович уставился в пол, покрытый красной ковровой дорожкой с темно-зелеными полосками по краям — как железнодорожные рельсы, только шпал не хватает для полного сходства. И этот инструктор тоже, вроде тех железнодорожных путей, однообразно-прямолинеен, гнет свое, видимо уже все решив, согласовав наверху и признав Ивана виновным со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ох, тяжко!

— Не понимаете друг друга, — подняв глаза, сказал Алексей Семенович. — Вам никогда не приходило в голову, что за иронией, за сарказмом Ивана Николаевича кроется трагизм, драматическое напряжение, связанное с отчуждением, возникающим из-за несоответствия идеала, к которому постоянно призывают, реальностям службы?

— Какой же трагизм? — непонимающе уставился на него инструктор, почесывая мизинцем светлую бровь. Мудрецы они там все в розыске, любят играть в оперативные игры-игрушки, тень на плетень наводить в ясном и понятном деле. Погулял голубчик, а теперь кому охота сознаваться? Дураков нет. — Надо говорить нормально, а не ерничать и огрызаться. Ему же помочь хотят, разобраться.

— Давайте разберемся, — согласился Рогачев. — Мы с вами тоже виноваты.

— Это в чем же? — откинулся на спинку кресла майор и с нескрываемым интересом поглядел на седого грузного полковника, о котором по управлению ходили легенды. Видимо, не зря: старой закалки человек, упорный.

— В том, что поколение за поколением пытаются, зачастую ценой своей судьбы, привести к гармонии этот конфликт. Но мы, как правило, помним только тех, кто действительно делал это ценой своей судьбы или карьеры, не желая поступиться принципами. А вот тех, кто «снивелировался» по «трамвайному принципу», забываем, поскольку они безлики.

— Что за «трамвайный принцип»? — насторожился майор. От этих старых, заслуженных сыщиков никогда не знаешь, чего ждать, и надо признаться хотя бы самому себе, что временами чувствуешь неуютную «невписываемость» в их устоявшийся мир, с малопонятным непосвященным арго, своими взаимоотношениями, где должности и звания не всегда означают авторитет и где люди привыкли чувствовать себя независимыми.

— Самый простой, — усмехнулся Рогачев. — Не высовывайся!

— На что вы намекаете? — насупился инструктор, когда-то уже слышавший эту поговорочку.

— Я не намекаю, а прямо говорю, — ответил Алексей Семенович. — Купцов работает по запутанному и сложному делу. У меня складывается впечатление, что кому-то крайне необходимо убрать его, хотя бы на время, поскольку он нащупал нечто опасное для определенной категории людей. Пока мы сами еще не разобрались, что именно он нащупал, — предваряя очередной вопрос майора, пояснил Рогачев, — но разберемся. И вот появляется заявление гражданки Сараниной, в котором все уж больно подозрительно складно. Вас настораживает, что все один к одному? И меня настораживает. Только совсем по другому поводу. Поэтому давайте не будем торопиться.

— Хорошо, — решив закончить тяготивший его разговор, согласился инструктор. — Я доложу руководству…

Выйдя из его кабинета, Рогачев чуть не столкнулся с Купцовым, проходившим мимо по коридору.

«Легок на помине, — мелькнуло у Алексея Семеновича, — не успели о нем поговорить, а он уже тут как тут».

Ему вдруг стало почему-то стыдно, что Иван увидел его выходящим из дверей кабинета инструктора политчасти и, наверное, может черт-те что подумать. Впрочем, не должен, иначе он совсем не знает своего ученика.

— Подслушивал, что ли? — пытаясь скрыть неловкость, буркнул Рогачев.

— Зачем? — пожал плечами Иван. — У меня интуиция. Чувствую, как нечто варится за моей спиной, вроде бы кто-то уставился на тебя, а оглянешься — никого.

— Экстрасенс, — хмыкнул полковник, беря Купцова под руку и уводя его подальше от политчасти. — А дела-то, Ваня, действительно не очень. Гражданка Саранина долбит заявлениями, прорвалась на прием в политчасть. Побеседовали вот сейчас. Оказывается, у нее и свидетели имеются, старички-соседи.

— Глупости, — фыркнул Купцов.

— Да нет, не глупости, а живучесть старых мерок, — вздохнул Алексей Семенович. — Любят у нас десятилетиями не списывать в архив старые мерки и прежние подходы. Особенно те люди, кто ими долго пользовался.

— Буду настаивать на экспертизе, — заявил Иван.

— Воля твоя, — опять тяжело вздохнул Рогачев. — И так несладко, а тут еще дергают, работать спокойно не дают. Где Котенев, нашел?

— Не успел, — огрызнулся Купцов. — Объяснения готовил по поводу заявления Сараниной.

— Ага, — усмехнулся Алексей Семенович. — Именно на это они и рассчитывают.

— Кто?

— А кто ее прислал. С драконами как?

— Все так же, — уже мягче ответил Иван. — Собираюсь к Ставич, поговорить. Ребята работают в городе. Будут результаты — доложу.

Войдя в свой кабинет, он уселся за стол и, закурив, начал листать блокнот — где тут записаны адресок и телефон гражданки Ставич? Мелькнула мысль — а не взять ли кого-нибудь с собой в качестве свидетеля? А то, не ровен час, последует еще одно заявление относительно поведения майора милиции Купцова. И тут же подумалось о том, как уверенно, словно о давно ясном для него деле, Рогачев сказал «они», имея в виду приславших Саранину с ее заявлением. Уж не драконов ли он имел в виду? У покойного Вороны вряд ли в голове могла родиться идея компрометации оперативного сотрудника, а вот у его дружков-приятелей, особенно того, с «парабеллумом»? Кстати, экспертиза подтвердила правоту Ивана — оборвавшая жизнь Анашкина пуля выпущена именно из «парабеллума». Из того самого, длинный ствол которого выплюнул пулю в спину Сене на квартире Лушина и прибил к стене Машу. Действительно, дракон какой-то носит это оружие и не задумываясь пускает в ход.

Отыскав в блокноте телефон Ставич, Иван бросил недокуренную сигарету в пепельницу и придвинул поближе аппарат — сейчас он договорится о встрече. Потом отправится в известное заведение, получившее среди приблатненной публики прозвание «Кабул», и поищет там неизвестного пока Карлу, который, если верить Буне, должен знать о фальшивых ордерочках на обыски. В «Кабул» он пойдет с Сашей Бондаревым, а вот с кем поехать к Ставич?

Протянув руку, чтобы снять телефонную трубку, Купцов вздрогнул от резкого звонка и чертыхнулся — надо же, не успел, а теперь придется потратить лишнее время, если это кто-то из старых знакомых.

Досадуя, он не знал, что этот звонок — начало цепи новых событий, поскольку в расставленных им по всему огромному городу сетях наконец-то забилась долгожданная рыба.