— Поистине настало время, — сказал Данте.

Он отсалютовал статуе генетического отца и поклонился так низко, насколько позволяла броня. Часовня Исхода принадлежала ему по праву, как магистру ордена, и была его убежищем для молитвы и размышлений. Он не рассчитывал вновь войти сюда.

Ступени, ведущие из часовни в базилику Сангвинарум, звенели от голосов космодесантников, поющих Морипатрис, смертный гимн Крови, и последние защитники Баала стояли на коленях, склонив головы над оружием, в последний раз посвящая жизни службе примарху и Императору.

Данте вышел из скрытой ширмой двери и двинулся по центральному проходу между скамьями в базилике. Все воины теперь облачились в черное. У них не осталось краски, и потому космодесантники вытемнили броню, как могли, втирая в керамитовые пластины кровь и сажу. Цвета отдельных орденов скрылись — в знак траура по кровной линии, которой скоро предстояло оборваться.

Собор был наполовину разрушен. Вычурные окна превратились в груды стекла и камня. Крыша частично обвалилась. Кислотные ожоги пятнали пол там, где ксеносским тварям удалось пробраться внутрь, прежде чем их убили. Повсюду стоял сильный запах гари.

Данте занял место за кафедрой базилики в последний раз. Капелланы и Сангвинарные жрецы из всех орденов выстроились перед ним и повернулись лицом к собравшемуся воинству — лишь горстка, меньше, чем оставалось их у одних Кровавых Ангелов до пришествия Левиафана. Корбуло еще жил, как и Ордамаил. Многие их соратники погибли. Вместе они представляли четверть Совета Крови и Кости.

Данте присоединил голос к пению смертного гимна. Число собравшихся казалось обманчиво большим: две тысячи, вдвое больше полного ордена, но это лишь малая часть Ангельского Воинства.

«Поражение нанесло смертельный удар потомкам Сангвиния, и они никогда не оправятся от него», — подумал Данте.

Слезы текли по его щекам. В его правление наследие примарха будет уничтожено.

Данте отринул скорбь, когда Морипатрис достиг печального финала. Насесты киберконструктов, обитающих в соборе, сейчас опустели. Не осталось автохористов, чтобы дополнить глубокие басы космодесантников верхними регистрами. При звуках песни, исходящей из столь многих сверхчеловеческих уст и лишенной всяких украшений, душа Данте немного воспряла. Здесь царила чистота. Если смешанные молитвы киборгов, Адептус Астартес и рабов символизировали кровь Сангвиния, слившуюся с кровью смертных людей, то теперь очищенный гимн достиг полной силы.

Когда последние отголоски затихли в сводах собора и Данте заговорил, его голос был силен и чист, свободен от сомнений и отчаяния. Все, кто слышал его, чувствовал, как откликается их кровь.

— В мире всегда есть красота — даже в глубинах уродства, даже в безднах поражения, — сказал Данте. — Ваша песнь возносит нас над царством смертной плоти, ибо мы — равно ангелы и воины. Наша верность Императору и генетическому отцу — идеал, к которому всегда стремились граждане Империума. Теперь, когда мы стоим на пороге смерти, это не изменится. Я говорю — пусть мы не погрузимся в долгое молчание истории, но шагнем вперед, в легенду.

Останься тираниды по-прежнему без управления, мы могли бы выжить здесь, за стенами Небесной Цитадели. Но они организовываются вновь. Разум улья восстанавливает связи. Наши библиарии сообщают, что тень падает снова. Она слаба, но становится сильнее с каждой минутой, собираясь вокруг одного мощного узла. Если это продолжится, тираниды снова станут единым разумом, и они нападут на нас без всякой пощады, и мы погибнем здесь, в этих стенах. У нас нет вестей об их флоте. Космос полон энергиями варпа. Уничтожив их лидера, мы сможем нанести рою последний смертельный удар и спасти миры, лежащие за Баалом…

Голос Данте оборвался. Он быстро овладел собой:

— Таким образом, мы достигнем некоей победы. Скорее всего, сами при этом погибнем. Их остаются миллионы, нас — считаные тысячи. Если мы не выйдем из-за этих стен, они одолеют последние наши рубежи обороны за несколько дней. Выход один. Тень в варпе — это многоглавый монстр, ужаснее, чем гидра из древних легенд, ибо у него миллиарды миллиардов голов, и все их следует отсечь, прежде чем чудовище умрет. Но у нас есть клинки! И у нас есть воля! Отрубим же головы этой твари, соберем ее черепа. Разве мы не сыны Великого Ангела? Разве мы — не благословлены больше всех из Адептус Астартес?

Он оставил вопрос висеть в воздухе, неотвеченным.

— Наш примарх погиб одним из первых, но он жив вечно в каждом из нас. Плоть и кровь наших тел — его вместилище. Десять тысяч лет мы защищали его наследие в крепостях наших тел.

Он склонил голову.

— Это время подошло к концу. Теперь все мы — Рота Смерти. Саркофаги разбиты, их обитатели сожраны, и наше будущее на Баале умерло вместе с ними. Ордену здесь пришел конец, но мы еще не мертвы. Наша линия крови еще может выжить в геносемени наших братьев где-то на других краях Галактики, или она погибнет. Нам больше нет нужды думать о вопросах выживания. Отвратите взгляд от грядущего и подумайте о настоящем, о нынешнем моменте, о том, чего мы можем достигнуть в следующие осиянные славой часы. Ибо если нам и предстоит сойти во тьму уничтожения, мы сделаем это с мечами в руках и с гневом Сангвиния в сердце. Когда вести об этой битве достигнут иных планет, пусть там поднимут оружие и скажут: «Мы не сдадимся! Мы не умрем смирно. В битве мы вспомним и почтим сынов Баала!» — Он возвысил голос. Кто скажет «да», кто поднимет свой меч вместе со мной? Кто понесет в бой отточенную сталь и гневную душу и обагрит поле кровавым потоком? Кто погибнет в память о нашем повелителе? Пусть они пожрут нашу плоть, но не смогут коснуться душ! Мы благословеннейшие из воинов Императора. Душа владыки живет в разуме и сердце любого облаченного в красное, жадного до крови. Мы полны гнева, и мы чисты. Мы сыны Сангвиния, благороднейшего и славнейшего из примархов, и мы несем в сердцах и мыслях больше, чем память о нем. Великий Ангел не стал бы скрываться здесь, ожидая конца. Он ударил бы, стремясь уничтожить предводителя врагов, как сделал, когда сражался против Хоруса, своего брата. — Голос Данте стал тише. — Теперь перед нами — тот же выбор, что стоял перед нашим отцом. Если мы сделаем это, мы все погибнем, без сомнений, но Баал еще может спастись и по-прежнему служить домом космодесантникам. Ни меня, ни вас не будет среди них, но имена Кровавых Ангелов и орденов, сражавшихся вместе с нами, прогремят по всей Галактике.

Данте сделал паузу и поднял руки, заведя их за голову. С шипением сочленений он снял смертную маску Сангвиния, гордо открывая перед братьями постаревшее лицо.

— Тысячу лет я носил эту маску — так долго, что смертные на тысяче миров приравнивают Данте к Сангвинию. Мы стали единой сущностью. Но больше мне нет нужды в этой маске, незачем носить лицо владыки. Он — здесь, в моих сердцах. — Командор ударил кулаком по груди. — Я открываю лицо, которое долго прятал, ибо стыдился слабости, которую показывает старость. Я надену эту маску, когда пойду в бои, в честь нашего владыки, но я отправляюсь в последнюю битву не как бледное подобие нашего отца, но как командор Луис Данте, сын Баала, сын Великого Ангела, чье живое тело — пристанище примарха!