доме все уснули. Девчонка тоже вот-вот вырубится. Что будем делать да…

Мужчина остановил его жестом и глухо произнес:

— Подойди!

Решетников подчинился. Остановившись на расстоянии вытянутой руки от своего приемного отца, он застыл, ожидая от того дальнейших действий.

— То, что ты сейчас сказал – правда?

— Я…

— В глаза смотри!

— Из-за нее страдали мы оба! — еле слышно отозвался Анатолий.

Макар же, сжав губы в тонкую линию, заявил:

— Ты ведь не ее убил, Толя. Ты меня убил.

— Она была…

— Моим воздухом! — прогромыхал Зарутский так громко, что захотелось немедленно прикрыть уши. Да только Лиза не могла и пальцем пошевелить.

Понурив голову, Решетников виновато протянул:

— Мне жаль. Я снова оступился. Бать, прости меня!

Мужчина грустно улыбнулся, пристально вглядываясь в лицо человека, которого вырастил. Которого воспитал. Его глаза неестественно блестели. Будто слезились от зверской, неописуемой боли. Наконец, раскрыв объятия, Макар притянул Толю к себе. Крепко сжал. Ободряюще похлопал по плечу.

— Я прощаю тебя, сын! — прозвучало хрипло. — Прощаю!

А потом раздался страшный хруст, и Решетников безжизненным бревном рухнул на пол. Зарутский молниеносным движением свернул ему шею.

Но Лиза не смогла даже закричать. Она провалилась в спасительную пустоту.

Глава 55

В то же время…

— Ну, как ты? Полегчало немного?

Несмотря на летний зной, Вика обхватила себя руками и зябко поежилась.

Не было нужды оборачиваться. Она и так прекрасно знала, кому принадлежит голос, раздавшийся у нее за спиной. Кирилл. Приемный сын Прокурора. Все разъехались в срочном порядке несколько часов назад.

Из мужчин в доме остался только он да четверо вооруженных охранников.

Но последние на территорию двора не совались. Патрулировали периметр.

Ирина Павловна тоже осталась. Она не отходила от Валентины Степановны – бабушка Лизы балансировала на грани сердечного приступа из-за всего… случившегося. А Вика… ее по-прежнему трясло. По-прежнему лихорадило. По-прежнему в груди жгло, и точно кислотой все ее внутренности разъедало. Животный ужас все сильнее стискивал в своих стальных объятиях.

И недавняя инъекция сильнодействующего транквилизатора, приправленного несколькими таблетками успокоительного… почти не действовала. Видимо, слишком много адреналина плескалось в ее крови.

Соколовская разве что рыдать перестала. И на том спасибо!

Дабы ответить на вопрос мужчины, Вика прислушалась к своим внутренним ощущениям. Сердце болезненно сжималось в ее груди, отсчитывая запредельный бешенный ритм. Руки и ноги ослабели, сделавшись ватными. Голова гудела. Голос сел от продолжительной истерики. Горло саднило столь сильно и нещадно, словно она в порыве отчаяния горстями жрала битое стекло. Ее глаза раскраснелись и болели. Веки припухли. Однако, увлажнив искусанные до крови губы и втянув побольше воздуха в грудь, Вика еле слышно отозвалась, красноречиво кивнув на след от укола на плече:

— Не кричу же больше. Значит, действует.

— Иногда молчание – громче любого крика.

— Не могу знать, — безразлично обронила девушка.

Последние часа полтора, будучи не в силах войти в дом человека, которому ее отец (так или иначе) принес столько горя, она сидела на крыльце.

Тяжело вздохнув, и Кирилл примостился рядом. На ту же ступеньку.

— На вот, — протянул ей чашку с чаем. — Выпей.

— Спасибо…

Она вцепилась в напиток дрожащими пальцами. Лишь прикоснувшись к горячему стеклу, осознала, до какой степени у нее заледенели руки.

Пить не спешила. Просто грелась, вдыхая аромат мяты и других трав.

— Все будет хорошо! — прозвучало внезапно.

Вика вскинула на собеседника чуть заторможенный взгляд и протянула:

— М-м-м?

— Когда буря утихнет, все вернется…

— Не останется ничего, — перебила она его, — когда эта чертова буря утихнет!

— Не думай о плохом!

— Как? Как об этом не думать, если жизнь близких мне людей в буквальном смысле слова висит на волоске? А моя собственная…

Кирилл забрал у нее чашку, отставил ее в сторону и заключил ее ладони в свои. Он смотрел на нее твердо, но спокойно.

— Тебя не тронут! — заявил в итоге. — Прокурор дал слово! Ты, твой брат и мать – вы в безопасности!

Девушка горько улыбнулась, чувствуя, как на глаза вновь наворачиваются слезы. Надломившимся голосом она прохрипела:

— А отец?

Мужчина молчал некоторое время. Затем отвел взгляд и отстранился.

А когда заговорил, Вике захотелось сдохнуть.

— Его участь предрешена. Он за все ответит, как только его найдут.

— Папу посадят? — пискнула она со слабой надеждой в голосе.

Кирилл сам отхлебнул чай из чашки и коротко кивнул. А она осознала с предельной четкостью, что он всего лишь пытается подсластить ей пилюлю. Вика слабо кивнула ему в ответ, в который раз цепенея от страха. Да, ее отец оказался ублюдком и тираном. Предателем и жестоким убийцей. Умом понимала. Только вот сердце один черт сжималось в груди до размеров крохотной горошины от одной лишь мысли, что… совсем скоро… его не станет. Его просто убьют. Убьют так же, как убивал он сам. Беспощадно.

И с особой жестокостью. Нервная дрожь в который раз пронеслась вдоль позвоночника. Благо, Кирилл вновь отвлек ее разговорами.

— Он знал, на что шел. И ни о ком из вас не думал, совершая подобные вещи.

— Да. Это очевидно.

— Поэтому ты должна позаботиться в первую очередь о себе! — твердо продолжал собеседник. — Этот мир жесток. И его не исправить. Можно лишь приспособиться. Повторюсь, не думай о плохом. Твой брат уехал со всеми, но вернется он раньше. С твоей матерью. Все вместе вы отправитесь…

— Нет, — Вика горько улыбнулась. — Паша ни за что не бросит Диму в такой момент. Он не станет убегать. И я не стану. Я никуда не поеду! Здесь мой дом. Здесь мои друзья. Здесь мой… любимый человек!

— Боюсь, у тебя нет выбора.

* * *

— Но почему? Почему мы должны скрываться? — пылко воскликнула девушка. — Мы же ни в чем не виноваты! Ни в чем! Мы не знали…

— Ш-ш-ш! — Кирилл прижал ее голову к своему плечу, успокаивая, точно маленького ребенка. — У твоего отца очень много врагов. Теперь, когда всем стало известно о его делишках, под ударом может оказаться любой член вашей семьи. Почему нужно скрываться, говоришь? Ответ прост – на руках Шмеля очень много крови. И за своих близких люди захотят ему отомстить. Непременно захотят. Таков уж… мир криминала. Здесь око за око. Но Шмель-то