держит сейчас в руках, но поскольку на ней написано имя Джо, смело могу предположить, что это не имеет ко мне никакого отношения. Мы ничем не обменивались с ним в Испании. Кроме как биологическими жидкостями и номерами телефонов, но даже они не считаются.

Джемма печально улыбнулась.

– Доминик всегда был таким милым ребенком. С сильными убеждениями и глубоким сопереживанием к другим. Во дворе нашего дома он, бывало, часто лечил раненых животных и первым вступал в контакт с новенькими ребятами, которые переезжали в наш район. Ситуация несколько изменилась после того, как ему диагностировали рак. Естественно, он стал злиться из-за этого. Но потом он победил рак и снова стал тем Домиником, которого мы любили и обожали. Потом ему снова показалось, что у него рак, уже когда ему было около двадцати.

Я помню, как Дом рассказывал мне об этом. Помню, как я ужаснулась за него. Помню тот момент так, будто это было вчера.

– Правда? – спокойно спрашиваю я, чтобы побудить ее к дальнейшему разговору.

Наконец, она открывает коробку из-под обуви и достает нечто похожее на лист бумаги:

– На прошлой неделе, когда Сеф уехал в Сан-Франциско, чтобы завершить работу над своей книгой, я начала перебирать его вещи, поскольку я уже на тот момент разобрала вещи Доминика. И наткнулась на это.

Она протягивает мне небольшой лист бумаги. Только это не лист бумаги. Это какая-то фотография. Полароидное фото, которое Джо сделал со мной на пляже в Испании. У меня чуть челюсть не отвалилась от удивления. Я перестаю дышать, будто у меня в горле кость застряла. На нем я смотрю в камеру – Джо меня снимал, – причем с такими сильными эмоциями, что при виде этого меня бросает в шок. Любовь, которую я испытываю здесь к нему, такая необузданная. Близость между нами ощутима даже через камеру. Я уже чувствую, как это фото впечатывается в мою ДНК.

Он его сохранил. И хранил все эти годы. Не выбрасывал. Не сжег в маленьком костре, как я все это время думала.

– Что самое интересное в этой фотографии, – начинает Джемма, – так это то, что на заднем плане видна знаменитая статуя Посейдона, Нептуно де Меленара, поэтому я сразу догадалась, что фото сделано Сефом на Канарах. Только вот сама фотография… – она задержала дыхание, – она показалась мне знакомой, и я поняла, почему. Я уже видела его на Рождество. Дом держал его в руках после того, как поднялся на чердак за спортивным инвентарем.

Я мотаю головой, слезы текут по моим щекам.

– Я и понятия не имела, Джемма, клянусь. Честное слово, до Рождества не знала, что они братья. И Дом тоже не был в курсе. Тогда он, должно быть, сам все узнал.

– Так я и предполагала. – Она обвивает пальцами мои руки, рывком притягивая меня к себе в объятия. – Теперь слушай, Эвер. Ты должна выслушать меня, – она отстраняется, удерживая мои щеки в своих руках. Мы хлопаем глазами друг на друга. – Жизнь коротка. Даже слишком. Если ты любишь Сефа… и если Сеф любит тебя, то…

Она не доводит предложение до конца. Она просто не в состоянии. Все, что она сейчас скажет, будет предательством по отношению к любому из ее сыновей. Ее сердце будто разрывается. Мое, напротив, не очень. Я больше не чувствую себя обязанной перед Домиником. Я просто не знаю, успели ли мы стать с Джо судьбой друг для друга. Каждый раз, когда мы сходимся вместе, происходит нечто ужасное. Я не хочу больше жертв в этой игре в кошки-мышки. Судя по всему, наша с ним любовь – окровавленная и тернистая. И тут мне что-то приходит в голову.

– Джемма…

– Да?

– Помните деревянный кораблик, который я подарила Дому? – Я уверена, что помнит. Она ведь помогла мне навести порядок в его спальне после его смерти.

Джемма кивает, хмуро глядя на меня.

– А что с ним?

– Где он?

Она стиснула губы, опустив глаза. Как будто ей не стоит об этом говорить.

– Джо забрал его себе, – произносит она, наконец.

– Спасибо вам.

– Нет уж, тебе спасибо. За то, что любила обоих моих сыновей… пускай и в разные периоды жизни, но ты сделала счастливыми их обоих.

* * *

Путь до Салема пролегает как расплывшееся пятно. Когда я приезжаю в свою старую квартиру, Джо ждет меня на улице, рукава его закатаны до плеч. Под мышкой у него сплющенные картонные коробки. Мое сердце перестает ровно биться, как только я вижу его чудесное лицо. Невозможно смотреть на него и не думать о том, что он сохранил нашу с ним фотографию. Что он столько вытерпел от Дома, от своей семьи, от меня.

– Тебе необязательно со мной ехать. – Я выхожу из такси и обнимаю его.

– Нет ничего лучше, чем помочь уехать тебе из этой дыры. – Он поднимает мою левую руку и осматривает ее. Сразу же замечает изменения, а значит, это первое, на что он смотрит каждый раз, когда видит меня. Взяв мою левую руку, он вертит ее туда-сюда. – Кольца нет.

Я прислоняюсь лбом к его плечу.

– Кольца нет.

В воздухе царит ожидание. Думаю, сейчас время сказать что-то глубокое. Но мне нечего говорить. Мой разум сейчас где-то далеко отсюда.

– Пока ты здесь, собираешься выбирать колледжи? – спросил он, на этот раз его тон был осторожным. Мы оба так сильно пострадали.

– По правде говоря, я здесь всего на пару дней.

– Хм, – он потирает подбородок, задумавшись, – понимаю.

Я подумываю поступить либо в Университет им. Тафтса, либо в Северо-Восточный, либо же в Бостонский.

Сердце подсказывает мне признаться ему, что единственная причина, по которой я еще не решилась, – мой страх. Мне так страшно, наконец, обрести Джо. А потом потерять.

В душе я хочу упасть на колени и молить его о том, чтобы он помог мне принять решение. Какое решение было бы правильным в данной ситуации? Что принесет наименьшую боль? Если бы только кто-то мог сказать мне, что если завтра мы съедемся, никто из нас больше не потеряет свою жизнь. Никто больше не пострадает.

Но мое сердце не властно над этим. Я не могу вымолвить ни слова. Я даже не знаю, что сказать ему.

– Ладно. – Джо отступает назад, поворачивая голову, чтобы взглянуть на входную дверь. – Ну что, пойдем?

Мы оба заходим в дом. Место выглядит знакомым и в то же время странным. К этому моменту Нора вывезла все свои вещи. Почему она все еще платит половину арендной платы, для меня загадка.