Однако то, ради чего пришли в детинец даже те, кто досужие празднества не жаловал, должно было случиться после полудня, когда солнце, справедливое Светлое Око, поднимется на небосклоне выше всего. Тогда казнят посадника Аксена, который томился в темнице, ожидая своей участи, уже больше двух седмиц. Сразу по приезде лишать его жизни не стали. Князь повелел дождаться дня Индры, чтобы перед походом показать, что ждет врагов княжества и его народа: кара постигнет любого, кто замыслил недоброе. Будь воля Млады, она не стала бы зазря кормить предателя и тратить время стражи на его охрану. Но кто она такая, чтобы решать.

За хлопотами, шумом и суетой минуло утро. Теперь уже на большом дворе установили плаху, выставили кругом стражу, чтобы любопытный народ не лез куда не следует и не мешал ставить ограждение. Зеваки подтягивались ближе. Затихали бои на ристалищах: они продолжатся после, а самые последние, где определят победителей – и вовсе затянутся до темноты. Матери спешили увести малышей домой, чтобы ненароком те не увидели вершащейся жестокости. Дети постарше упрямо следовали за взрослыми, несмотря на все увещевания, канюча, что ничего страшного в казни нет.

Млада ходила в толпе неспешно, в ристаниях не участвовала – достало с нее похвальбы. Она и хотела бы вовсе никуда не соваться, но давно уже поняла, что найдется среди кметей тот, кто не мытьем, так катанием заставит ее выйти на улицу. И звали его Медведь. По возвращении тот стал, казалось, еще более заботливым и внимательным, а на насмешки друзей и вовсе наплевал. Раски, поговаривали, сторонился, чем вверг ту в неимоверную печаль. Не иначе чуя нынешнее настроение Млады, Медведь с самого раннего утра заглянул в клеть и напомнил, что сегодня большой праздник – будто с вечера она забыла, – а потом пропал. Знать, увлеченно бился с кем-то на ристалищах.

А Млада заняла себя тем, что следила, дабы не затесался среди горожан какой лихой человек, сродни недавнему арияш. Виген с того памятного дня хотел было пристроить ее в гридни – все честь по чести, – но отстал после того, как она ответила, что по возвращении воевод снова подчиняется им, а приказы начальника стражи может пропускать мимо ушей. Ей так было удобно. Заботилась она не только о безопасности правителя – о своей жизни печься тоже самое время. Такое столпотворение – чем не укрытие Палачу, которого урхас Гильдии уже мог выслать для расправы над ней. Зазеваешься – и получишь кинжал под ребра, да такой тонкий, что и кольчуга не спасет.

– Млада!

Она вздохнула, узнав голос, и повернулась на оклик. Ловко обходя горожан, к ней шел Хальвдан. Взгляд его, прямой и острый, как стрела, говорил о том, что кто-то с утра успел сильно ему досадить. Воевода за локоть тащил за собой Рогла, который не успевал уворачиваться от людей так быстро, как он, спотыкался и цеплялся луком за одежду всех, кто попадался на пути.

Хальвдан остановился напротив и, разжав хватку, откинул со лба намокшие от снега волосы.

– Твой хвост? – он кивнул на вельдчонка. – Не потеряла?

Млада мельком глянула на Рогла и повернулась к воеводе. Только бы не случилось ничего скверного: чего ждать от вельда, она до сих пор не знала наверняка. И потому над ней, как занесенная дубина, постоянно довлело предупреждение Бажана.

– Он что-то натворил, воевода?

– Нет, – хмыкнул Хальвдан. – Но он оторвался от мамкиного подола и почему-то решил, что может весь день донимать меня. Хоть я сразу сказал ему, что выйти на ристалища не позволяю. Кажется, одного слова воеводы должно быть достаточно?

– Я только хотел… – начал было Рогл.

– Да как в твоей голове вообще родилась мысль, что ты можешь о чем-то меня просить? Любому сопливому отроку это понятно. Но, вижу, не тебе, – воевода снова поднял взгляд на Младу. – Ты, небось, научила?

– Почему бы не разрешить ему? Рогл хороший стрелок, – возразила она.

Хальвдан удивленно сдвинул брови, будто не поверил в то, что услышал.

– Вы, гляжу, хорошо спелись. Даже не знаю, радоваться этому или тревожиться. Твоя просьба, конечно, более весома… Ты как-никак кнезова спасительница, – воевода ехидно улыбнулся. – Но… нет, – и неспешно пошел прочь.

Рогл тоскливо посмотрел Хальвдану вслед и досадливо запихнул лук в висящее у бедра налучье. И как только у него духу хватило подойти к воеводе? Вельдчонку следовало бы обходить его десятой стороной и не высовываться, авось примелькался бы со временем. По сию пору Рогла держали в детинце за потомка врага, хоть говорили об этом уже не так часто и открыто. Да и в том, кем он отправится в поход – пленником или отроком, – старшины еще не нашли единства. В таком деле нужно терпение.

– Ну почему я не могу участвовать?! – после короткого молчания выдохнул вельдчонок. – Вон, лезут на ристалища все кому не лень! А я что?

– А ты тут никто, – пожала плечом Млада. – Тебя и нет будто бы. Считай, ты до сих пор сидишь в темнице. И тебя не казнили только потому, что ты еще нужен воеводам.

– А что будет, когда перестану быть нужен? – Рогл подозрительно глянул на нее исподлобья.

– Этого я не знаю и гадать не возьмусь… Как ты вообще додумался подойти к Хальвдану? А? Кого попроще не мог выбрать?

– Мне казалось, он добрый, – вельд разочарованно шмыгнул носом. – Добрее Бажана или остальных. Хотя бы не смотрит… так…

Добрый… Человек, который собственными руками убил старосту Гремячего Ключа и, верно, только чудом не скрутил голову его сыну, натравившему волкодава. А ведь после этого верег еще пару седмиц ходил с повязкой на предплечье. Млада и хотела бы рассмеяться на столь наивные слова вельда, но сдержалась: мальчишке и так нелегко, зачем расстраивать его еще больше? Если ему нравится верить в доброту Хальвдана, пусть покамест верит. Авось не доведется убедиться в обратном. В конце концов, многим отрокам именно верег казался кем-то вроде воина великой доблести; его чужеземная наружность только усиливала их восхищение, а легкий с виду нрав будто бы говорил о душевной широте.

– Это было очень глупо, – наконец тихо проговорила Млада. – Лучше бы ты сразу голову в печь сунул. Держись поблизости.

Вельдчонок кивнул, даже не пытаясь оправдываться или настаивать.

А толпа становилась все гуще. Стражники то и дело громко покрикивали, усмиряя самых ретивых зевак, оттесняли подальше от плахи и княжеского кресла, которое установили неподалеку на возвышении под навесом. Тут оно останется до вечера, когда на этом самом месте развернут большое ристалище для сражения последних поединщиков. Так было устроено не случайно: и казнь во славу справедливости, и таинство поединка считались одинаково священными.

Не сказать, чтобы Младе хотелось смотреть, как посаднику отрубят голову – она предпочла бы видеть на его месте вельдского жреца Зорена, – но, повинуясь воле толпы, все же попыталась подойти ближе. Рогл, пыхтя, пошел следом. Горожане зашумели громче, когда из арки вышел князь с Хальвданом по левую руку и Бажаном – по правую. Млада вытянула шею, чтобы лучше видеть их, продолжая ожесточенно проталкиваться между спинами и плечами, но люди, увлеченные появлением правителя, не обращали на ее грубость внимания.