– И? – потемнел лицом Платов.

– Надо пойти и забрать его. Во избежание.

– Ты понимаешь, что все это может быть провокацией?

Бек помотал головой.

– Этот косовар, Илир, с нами для тебя аэродром держал. Хорошо держал. Вместе с Андреем.

Платов нахмурился:

– Как тут Шаталов очутился, лучше мне не рассказывай. Крепче спать буду.

– Он в опасности, Серег. И я иду за ним. Там на месте семеро полицейских, семеро военных и трое людей Шатая. Сидят на горке, ждут сигнала, а сигнала нет. Посидят-посидят да и полезут на рожон сами. Не помочь им – итог заранее понятен. Мне бы еще твоих пацанов нескольких, посообразительнее. Дело тонкое, буром не попрешь, массой не задавишь.

– Ты, Бек, вообще понимаешь, о чем просишь?

– Я? Я не прошу, а предлагаю. Смотри: для югославов война вчера закончилась. Но для этой операции нашлись люди. И в полиции нашлись, и в армии.

– Мы на чужой территории…

– Пойдем в штатском, тихо, вежливо. Надо ребят молчаливых, и чтоб без наколок были. Никаких «За ВДВ!» и «ДМБ».

– Нет, – сказал Платов.

– С пониманием, – сказал Бек. – Значит, сам как-нибудь. С братушками.

– У нас здесь другая задача, Ласточка!

Бек направился к двери.

– Ласточка работу сделала и улетела. Серег, я знаю, как тебе здесь будет сложно. Что ты себя уговариваешь-то? Обоснованное «нет», без обид.

Бек вышел из комнаты, и Платов был вынужден идти за ним по коридору, чтобы не прервать разговор на полуслове.

– Погоди, Бек, пойми…

– Да понял я все! И Шатай наверняка бы понял, я уверен!

Вслед за Беком Платов вышел на крыльцо и замер от неожиданности.

Перед крыльцом стояла толпа. Рядовые, сержанты, младшие офицеры, человек двадцать. Двадцать пар глаз в темноте отражали свет окон АТБ.

– Это что за сборище?! – повысил голос Платов. – Почему не по распорядку после отбоя?! Думаете, я вам здесь гауптвахту не организую?

Саня Зуев, словно не заметив грома и молний в тираде Платова, шагнул вперед:

– Товарищ полковник, разрешите обратиться!

А Цыбуля обратился без разрешения и вообще не по уставу:

– Скажите, что с Шаталовым?

«Гнездо», территория под контролем ОАК

Автономный край Косово, Югославия

13 июня 1999 года

Уже который раз за эту долгую ночь открылась дверь желтого дома и двое оаковцев за подмышки и за ноги вынесли обнаженное мертвое тело. Сейчас – женское. Спустившись с лестницы, бросили его на землю, перехватились – каждый взялся за одну ногу, поволокли за угол к старому высохшему колодцу.

Вслед за ними вышли еще двое, оба несли металлические цилиндры – тридцатилитровые контейнеры для перевозки биологических образцов. Перед крыльцом ждала порожняя тачка, они поставили контейнеры в нее. Бросили монетку. Одному досталось увозить тачку со двора, другой вернулся в здание.

Оаковцы у колодца перевалили тело через невысокую стенку колодца. Первый собрался идти назад, но напарник одернул его:

– Куда пошел? Доктор велел каждого пересыпать!

Рядом с колодцем лежали мешки с негашеной известью. Первый оаковец чертыхнулся, поднял увесистый мешок на бортик. Вдвоем они высыпали содержимое в колодец. Напарник включил карманный фанарик, заглянул в колодец. Белая крупа покрыла сваленные на дне трупы, как снег.

– Хоть бы респираторы дали, – пожаловался первый. – Вонь. И химия.

– Тебе лишь бы отлынивать, – напарник выключил фонарик.

Для того и нужна химия – сейчас грязно, зато потом чисто. Доктор не дурак.

* * *

Самолет фонда «От сердец к сердцам» был собран в грузопассажирской комплектации. Внутри длинной трубы фюзеляжа всю заднюю часть занимал грузовой отсек, а спереди, сразу за пилотской кабиной, стояли четыре пары кресел. В одном из них развалился второй пилот, уткнувшись в игровую приставку.

Скрипнул трап, в салон вошел албанец в военной форме с контейнером в руках. Что-то спросил на своем языке. Второй пилот поставил игру на паузу, лениво поднялся, жестом показал идти за ним. Провел албанца за занавеску в грузовой отсек. Весь пол уже был заставлен такими же контейнерами. Албанец кивнул, приткнул контейнер на свободное место, пошел за следующим.

Второй пилот подвинул контейнер впритык к остальным, продернул через ушки крепежный трос, внимательнее рассмотрел маркировку на крышке. Черно-желтый знак биологической опасности – хищные пересеченные дуги, то ли серпы, то ли челюсти – предупреждал, что никому не стоит совать нос внутрь. Рядом была прилеплена этикетка с надписью на английском: «Образцы тканей зараженного скота».

Пилот достал из большого пакета стандартный компьютерный шнур питания, нащупал гнездо в нижней части контейнера, воткнул штекер. Дотянулся вилкой до удлинителя и подключил контейнер к внутренней электросети. Почти бесшумно заработала система охлаждения.

Пилот оглядел отсек, от мельтешения черного и желтого рябило в глазах.

– Сумасшедшие биологи! – пробурчал он себе под нос. – Готовы к черту в пасть залезть ради своих образцов!

Достал из кармана влажную салфетку, брезгливо вытер руки.

* * *

В операционной стояло два стола. За одним расположились доктор Гаши и доктор Шала, одинаковые с лица, низкорослые, словно пришибленные. Никакие не хирурги – интерны-недоучки, раньше штопавшие на дому огнестрельные и ножевые раны криминалитету Тираны и Дурреса.

Смук завез их в «Гнездо» в конце девяносто восьмого, и Штерн, изредка приезжая парламентером, как мог натаскивал албанцев на более серьезную и тонкую работу. Но оба оказались необучаемы – резали грубо, неаккуратно, что могло отрицательно сказаться при трансплантации любого органа.

Шалу пришлось отстранить – он едва не запорол первую же экстирпацию, и лишь по случайности Штерн оказался рядом, чтобы спасти материал.

Теперь Шала ассистировал «доктору» Гаши, и оба едва держались на ногах после того, как целый день латали привезенных из аэропорта оаковцев. За другим столом Штерн оперировал сам. Ему помогала Ветон и заодно присматривала за албанцами. Сейчас те уже пятнадцать минут возились с «семнадцатым», кудрявым цыганом, от которого требовались всего лишь две почки.

Штерну пришлось взять на себя все самые сложные операции. Сейчас на его стол уже привезли донора номер двадцать. Ветон положила в изголовье краткую карту – лист картона с основными данными донора, надела Штерну перчатки.

– Донор двадцать, – зачитала Ветон. – Подлежат экстирпации: сердце, печень, поджелудочная железа, почки – две, легкие – два. Какая востребованная!