— Я собираюсь отнести тебя в постель, — заявил Шон, поднимая Эмерелд на руки. — Ты все такая же — не больше фартинга.

— Но я компенсирую это нахальством. — Она взъерошила ему волосы.

Шон понимал, что Эмерелд радуется этому дню, но она устала и должна отдохнуть, если собирается не отставать от остальных. О'Тул отнес ее в спальню и спустился вниз, зная, что Эмбер станет искать его там, когда вся семья разойдется отдыхать.

Шон налил им обоим по стаканчику французского коньяка.

— Больше тостов не будет? — беззаботно спросила Эмбер.

— Почему нет? Я пыо за вас, Эмбер. Вы продали свой бизнес.

Она не стала спрашивать, откуда ему это известно. Шон О'Тул обладал таинственным даром знать о многом.

— Вряд ли я стала бы уважаемой бабушкой, если бы по-прежнему владела борделем. Так что я поступила достойно.

— Если это выпад в мою сторону, то я первым признаю, что заслужил это.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — честно призналась Эмбер.

— Разве Эмерелд не рассказала вам, как недостойно я себя повел? — недоверчиво спросил он. — Мне кажется, что больше всего в ней я люблю ее… великодушие и щедрость. — Шон подошел к камину, согревая рюмку с коньяком в ладони, потом неторопливо рассказал Эмбер всю историю от начала до конца. — И после всего этого она проявила столько великодушия, что назвала близнецов Джозефом и Кэтлин.

— Но ведь моя дочь не простила вас, верно?

О'Тул покачал головой:

— Нет. Я и не жду прощения. Мой поступок нельзя простить.

— Но он не был для нее полной неожиданностью. Я предупреждала Эмерелд об этом. Я говорила ей, что вы используете ее как орудие мести.

— И что она вам ответила?

— Эмерелд сказала, что понимает вашу жажду мести. Сказала, что вы научили ее жить одним днем и что, если все это завтра кончится, она не станет жалеть ни об одной минуте, проведенной вместе с вами.

— Эмерелд говорила так, потому что верила мне. Я обманул ее доверие. — Шону не удалось скрыть боль, промелькнувшую в его глазах. — Я подозреваю, что она хочет оставить меня.

— И как вы поступите?

— Привезу ее обратно, разумеется. Я никогда не отпущу ее!

Словно пришпоренный дьяволом, не отпускающим его ни на минуту, Шон на следующий день подарил Эмерелд корабль.

— Пойдем посмотрим. А то команда с «Серы-1» красила его целыми днями.

Все обитатели Грейстоунса отправились на мол, чтобы посмотреть на «Ласточку» с новыми парусами, переименованную в «Изумрудный остров». Словно бросая вызов, Шон сказал Эмерелд:

— Я дарю тебе и команду, чтобы ты стала капитаном своей судьбы.

— Это для развлечения или для того, чтобы начать собственное дело по перевозке грузов?

— Эмерелд, поступай с ним как хочешь. Я просто хотел показать тебе, что все принадлежащее мне — твое.

Молодая женщина задумалась. Готов ли О'Тул поделиться с ней своим подлинным «я», ведь он всегда оставлял нераскрытой часть своей души. А теперь получается, что и она сама поступает так же. Однажды Эмерелд уже отдала ему все — свое сердце, любовь, доверие. А теперь ее сокровенная сущность скрыта от него. Казалось, все ее чувства ушли в глубину, а сердце застыло и не хочет оттаять. Эмерелд просияла улыбкой:

— Завтра устроим вечеринку под парусами. Кто поедет?

— Только не я, — засмеялся Джонни. — С этого момента я собираюсь никогда больше не покидать сушу.

— Тогда приглашаются только дамы, — объявила новая владелица судна. — Нам необязательно отплывать далеко. Может, пройдем до Дублинской гавани и обратно?

Эмбер, Нэн, Тара, Мэг и Кейт немедленно согласились.

— Раз с этим решено, — заговорила Эмбер, — тогда чем мы займемся сегодня?

— Мы с Джонни хотели бы окрестить малыша, пока вы здесь, — смущенно заговорила Нэн. — Мы решили назвать его Эдвардом в честь моего деда.

— Какое прекрасное имя, — согласилась Эмбер. — Я не думаю, что бабушка не может стать ему крестной матерью, верно?

Когда все отправились обратно к дому, Эмерелд задержалась, осматривая гавань Грейстоунса, где стояло на якоре около полудюжины кораблей. Шон подошел к ней:

— Мне жаль, что мы не окрестили близнецов. Это тебя огорчает?

— Немного, — согласилась она.

Им не хотелось, чтобы дети носили фамилию Монтегью, но так как невозможно было дать им фамилию О'Тул, они не стали их крестить.

— У меня есть идея. Давай дадим им фамилию Фитцжеральд, раз мы оба ее носим. Ты же знаешь, как говорит Шеймус: всегда делай то, что выгодно, и никогда не ошибешься.

— Отец Фитц откажется. — Она вспыхнула при воспоминании о том, что священник говорил ей.

У Шона окаменело лицо.

— Фитц исполнит мой приказ, Эмерелд, не сомневайся.

Позже, когда все собрались в церкви для церемонии, Эмерелд поняла, что Шон, должно быть, переговорил наедине с отцом Фитцем, чтобы тот подчинился закону. Его закону. Ни словом, ни взглядом священник не выразил сомнений по поводу крещения всех троих младенцев.

Джонни и Шон гордо держали на руках своих сыновей, а Эмерелд с тяжелым сердцем думала о том, что собиралась сделать. Неправильно лишать отца сына. Она взглянула на крошечную девочку на своих руках и поняла, что не вынесла бы разлуки с ней. Она снова вспомнила слова Шеймуса о выгоде. Именно так она и поступила, позволив Шону О'Тулу спасти их и окружить заботой, пока они не окрепли. А теперь она собирается уйти от него.

Эмерелд знала, что вечно будет благодарна ему за то, что он сделал, и понимала, как велика ее любовь. Но для него месть стала важнее любви, важнее его собственной плоти и крови. И Шон поступит так снова, если подвернется случай. Протягивая ребенка отцу Фитцу и слушая, как тот бормочет: «Нарекаю это дитя Кэтлин Фитцжеральд», — Эмерелд уже не сомневалась, что поступает правильно.

На следующий день Эмерелд и Эмбер стояли на носу «Изумрудного острова», сочтя это место самым лучшим, чтобы наслаждаться плаванием. Остальные дамы выбрали более укромное местечко, оберегая свои прически, но мать и дочь любили, когда ветер бросает волосы им в лицо.

Пока небольшое судно огибало Дублинскую бухту, Эмбер не решилась заговорить о том, что больше всего занимало их мысли.

— Шон рассказал мне, как он поступил с тобой.

Эмерелд сначала удивилась, потом рассердилась. Как он посмел первым рассказать свою версию Эмбер?

— Черт бы его побрал!

— Дорогая, он не пытался защищаться.

— Потому что не в его характере занимать оборону. Он всегда нападает! Что ж, Шон меня оскорбил, и я от него ухожу.