— Я даю тебе час, чтобы ты поднялась к детям.

Упрямо вздернув подбородок, Эмерелд вышла из гостиной в холл, оперлась рукой о перила и стала подниматься по лестнице, держась невероятно прямо.

Шон следовал за ней до подножия лестницы.

— Через час, на этом же самом месте.

Эмерелд тряхнула головой и не удостоила его ответом.

Она смыла явные следы слез, потом покормила малышей. На это и ушел весь отведенный ей час. Эмерелд решила было проигнорировать ультиматум, но поняла, что, если не спустится вниз, Шон немедленно перейдет в наступление и заставит ее подчиниться. Ждать его и позволить вытащить себя из комнаты — значит сразу перейти к обороне, поэтому Эмерелд передумала.

Она отдала детей молоденьким нянькам.

— Я буду вам очень признательна, если сегодня вы уложите их спать. — Она расчесывала волосы до тех пор, пока локоны не начали потрескивать, потом расправила плечи и гордо спустилась по лестнице, чтобы встретиться с мужчиной, который напрашивается на драку по большому счету.

Ступив на последнюю ступеньку, она собралась обрушиться на него с упреками, но его пальцы сомкнулись на ее руке выше запястья, не дав ей возможности атаковать его.

— Ни слова, мадам.

Он направился к парадной двери, увлекая се за собой. В зловещем молчании Шон тащил ее по подъездной дорожке к надвратной башне. Он разжал пальцы только у ступеней лестницы.

Эмерелд пришлось подняться наверх. К ее гневу теперь примешивалось чувство ожидания. Что бы он ни собирался сделать, О'Тул намеревался обойтись без свидетелей. Когда он отпустил ее, Эмерелд уперла руки в бока.

— Тебе нравится изображать из себя дебошира? — поинтересовалась она.

— Тебе явно требуется твердая рука. Ты вышла из-под контроля.

— Я ощутила твою твердую руку в самом центре Дублина, когда все на меня смотрели, разинув рты! — выкрикнула Эмерелд.

— Я просто положил конец твоему вызывающему поведению, — прорычал он.

— Временно! — Она вся пылала от ярости, казалось, ее эмоции вспыхивают и потрескивают от страстного безрассудства.

— Объяснись. Как ты посмела увезти моих детей? — прогремел Шон.

— Я оставила тебе записку.

Он достал из-за ворота рубашки конверт и порвал у нее перед носом.

— Ты даже не прочитал ее! — обвинила его Эмерелд.

— И не стану этого делать! Если ты хочешь что-то сказать, будь настоящей женщиной и скажи мне прямо в глаза.

— Как ты смеешь на меня сердиться? Ведь именно ты не прав. Ты заслуживаешь все то, что получил!

— Именно я спас тебе жизнь. Я избаловал тебя. А ты платишь мне тем, что увозишь моих детей, а потом разыгрываешь из себя оскорбленную, когда это выводит меня из себя.

Эмерелд налетела на него, колотя кулачками по широкой груди. Ее волосы упали ей на плечи облаком темного дыма.

— Ты уверенный в своей справедливости боров! Я не делаю вид. Я оскорблена. И ты поймешь это, когда я снова уеду.

Шон схватил ее за руки, лишив возможности двинуться.

— Ты хочешь сказать, как только я отвернусь?

— Да! — с вызовом прошипела Эмерелд.

— Я никогда не позволю тебе уехать! — пророкотал он.

— Как ты меня остановишь? — Ее глаза полыхали зеленым пламенем. Она задыхалась от ярости.

— Если мне придется это сделать, то я запру тебя в этой башне, а ключ выброшу к чертовой матери!

— Почему бы тебе не побить меня для начала? — вспылила она.

— Побить? — недоверчиво переспросил Шон. — Ты заслуживаешь чертовски хорошей порки, но я никогда не поднимал на тебя руку… пока! Я предвидел, что ты так безрассудно поступишь, Эмерелд. Не отказывай мне хотя бы в толике ума. Я знаю, что твоя душа не до конца открыта мне. Я понимал, что твой отъезд — это лишь вопрос времени.

— Ты никогда не открывал мне свою душу и скрывал свои мысли. Теперь ты знаешь, каково это чувствовать.

— Когда я пытался сказать, что люблю тебя, ты не стала слушать, — обвинил ее Шон.

Ее гнев превратился в нетерпение:

— Господи, да знаю я, что ты меня любишь. Я всегда это знала.

— Я подарил тебе драгоценности, дом, корабль, — продолжал О'Тул уже спокойнее.

— Речь не о драгоценностях, домах или кораблях! — крикнула Эмерелд.

— Тогда скажи, что ты меня не любишь, — бросил ей вызов Шон.

— Разумеется, я тебя люблю. Я всегда любила тебя безмерно. Речь не о любви!

— Ради всего святого, а о чем же тогда? — спросил Килдэр.

— О доверии, — негромко сказала Эмерелд.

Господь Всемогущий, что он мог ответить? Она одним махом разнесла всю его оборону.

— Шон, ты научил меня жить одним днем, но сам этого не делаешь. Ты весь в дне вчерашнем. Ты живешь ради того, чтобы мстить. Я полностью доверяла тебе, а ты меня предал во имя мщения.

В его глазах отразилась боль, подсказавшая Эмерелд, что он не может этого отрицать.

— Значит, ты хочешь от меня уйти. Понимаешь ты это, Эмерелд, или нет, но ты тоже жаждешь мести. Ты не будешь счастлива, пока не добьешься своего. Ты хочешь забрать детей и никогда больше меня не видеть.

Эмерелд в ужасе уставилась на него, ее глаза наполнились слезами. Господи, она и не думала об этом! Ей хотелось, чтобы Шон обнял ее и поклялся в вечной любви, пообещал сделать все, чтобы удержать ее. Ей нужно было услышать уверения, что отныне и впредь она и дети будут для него на первом месте. Он испытывал жажду мщения, а она мечтала, чтобы он жаждал только ее. Она стремилась быть первой и последней, и навсегда. Ей хотелось уз доверия, которые больше никогда не разорвутся, что бы ни случилось.

Пока глаза Шона разглядывали прелестное личико сердечком, он понял, что любил Эмерелд с самого начала. Хотя обманывал себя и закрывал свое сердце для этого чувства, любовь к Эмерелд нашла туда тропинку, смеясь над его протестами. Он никогда не осмеливался признаться в этой любви самому себе, потому что считал, что ему не удержать ее.

Шон прикоснулся к ее покрытому слезами лицу с щемящей нежностью:

— Моя любовь к тебе и нашим детям абсолютна и ни от чего не зависит. Я соглашусь на все, что ты захочешь.

«Ты так говоришь, но правда ли это?» Она должна быть в этом уверена. Ненавидя себя за то, что делает, Эмерелд решила испытать его.

— А что, если… А что, если я оставлю тебе сына?

Она заметила, как его глаза снова гневно потемнели.

— Эмерелд, ты что, с ума сошла? Ты ведь знаешь, что мой сын сам способен о себе позаботиться, если понадобится, а именно моей дочурке нужна моя сила. Но я бы никогда не разлучил их. Я хочу либо обоих, либо никого.