– Хорошо, – выдыхаю я. – Это хорошо.

Какое-то время мы сидим молча, вновь переживая то, что с каждым из нас произошло. Оба стараемся стать лучше, несмотря на негативный опыт, вроде как сделавший нас хуже.

– Эван… не понимаю, как ты можешь общаться со мной после такого. Но я не знаю, что делал бы без тебя последний год.

– Иногда я думаю… ладно, это прозвучит странно. – Он улыбается мне. – Но у меня такое чувство, будто я знал, что мы с тобой подружимся. Это как дежавю наоборот или что-то в этом роде.

У меня на глазах наворачиваются слезы.

– Ты действительно хочешь, чтобы мы опять стали друзьями?

– Сайерс. – У него слегка насмешливый, успокаивающий и снисходительный тон. – Мы никогда не переставали дружить.

Я улыбаюсь – радостно и с надеждой, но мне трудно сохранять такое выражение лица.

– Это не имеет смысла.

– Что не имеет смысла?

– Ничего. Ничего из этого. Все эти мальчики – и Дэниэл, настоящий Дэниэл. Не знаю, найдут ли его когда-нибудь. Но я здесь. Я здесь, а их здесь нет… И, кроме того, есть Пенни. Она спасла мне жизнь. Буквально спасла, но я не знаю, станет ли она когда-нибудь такой, как прежде. И она была очень близка со своей семьей, понимаешь? Они очень нуждались в ней. А я никому не был нужен.

Эван, выслушав меня, кивает с серьезным видом:

– Ну теперь-то нужен.

Мир – размытая акварель. К тому времени, как мы попрощались с Эваном, дождь прекратился. Эван предложил подвезти меня до дома, но я сказал ему, что у меня есть еще дела и я хочу пройтись. Я думал, это поможет мне собраться с мыслями, но теперь гадаю, а не оттягиваю ли я тем самым свой визит к Пенни.

Сегодня она возвращается домой.

Обхожу лужу, нервы у меня на пределе. Мне страшно, как никогда в жизни. Что, если ей не стало лучше? Или даже стало – но это будет длиться лишь до тех пор, пока она не увидит меня. И тогда она снова впадет в панику и сорвется.

И потом, есть нечто такое, что будет очень тяжело перенести, но я все время задаюсь этим вопросом: «Что, если она никогда не любила меня?»

Может, она говорила то, что, как она считала, должна сказать, чтобы выжить. Как Пенни видела происходящее? Она была взаперти со странным мальчиком, который считал себя кем-то другим. Это было невыносимо. Возможно, она не захочет видеть меня – ни сегодня, ни когда-либо еще, – и если это действительно так, я все пойму. И уйду.

Но прежде я обязательно должен поговорить с ней.

Я продолжаю идти. По мокрым от дождя улицам торгового квартала, мимо витрин магазинов, минуя перекрестки, и оказываюсь в жилом районе, где на улицах гораздо спокойнее.

С цветов в двориках перед домами стекает вода, и когда поднимается ветер, ветви деревьев стряхивают воду с листьев.

Мои ноги начинают болеть. Я продолжаю идти, делаю один шаг за другим, и вот… Я дохожу до Кедровой улицы и вижу обнимающиеся деревья.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, а в голове снова прокручиваются все сомнения, но я игнорирую их и начинаю взбираться на холм.

Я уже вижу сидящего за столом для пикников Николая, его личико морщится от усердия, он рисует что-то фломастерами, возможно, в подарок Пенни. Сердце у меня сжимается.

Смотрю на входную дверь. Надо подойти и постучать, но меня все еще одолевают сомнения, и тут к дому подъезжает автомобиль с тонированными стеклами.

Дверца со стороны пассажирского сиденья распахивается.

Из автомобиля выходит Пенни.

Ее длинные темные волосы струятся по плечам, щеки стали полнее, в руке большая зеленая сумка, карие глаза ищут кого-то – и находят меня.

Но не успеваю я опять забеспокоиться о том, что она думает, как на лице у нее появляется улыбка, такая прекрасная, что я не только вижу ее, но и чувствую. Совершенно невозможно не улыбнуться в ответ. Я снова иду по мокрому тротуару, и Пенни улыбается еще шире; она – маяк, она – солнечный луч.

С крыльца несутся радостные крики. Николай машет Пенни, его босые ноги под столом барабанят по полу – до такой степени он взволнован.

Я смеюсь. Этот момент – подлинный дар, и я не понимаю, почему мне даруется столь многое, но я преисполнен благодарности. За сегодняшний день и за завтрашний – и я замедляю шаг.

Это невероятно странное ощущение… но у меня такое чувство, будто я уже был здесь. Да, в этот самый момент. Мы с Пенни уже переживали происходящее сейчас. Эту сцену мы представляли себе, сидя в темном подвале. И потому я точно знаю, что произойдет дальше. Мы с Пенни побежим друг к другу прямо по лужам, улыбающиеся и вдыхающие воздух после дождя, и, добежав до крыльца, обнимем Николая и друг друга. И я скажу ей: «Спасибо за прошлый раз».

От автора

«Он никогда не станет прежним».

Сайерс слышит такое от незнакомца, рассуждающего о его будущем. Этот комментарий зацепил его, он заставил задуматься и меня. Я стала гадать: «А способны ли мы пережить серьезную травму?»

Когда мне было восемнадцать лет и я изучала психологию в университете, я ознакомилась с довольно печальной статистикой. Согласно Центрам по контролю и профилактике заболеваний США, чем сильнее травма, пережитая человеком в возрасте до восемнадцати лет, тем с большей вероятностью он будет иметь серьезные ментальные и физические проблемы в будущем. При тяжелой травме вероятность таких проблем может вырасти на 3000 процентов. Доктор Эмми Уэрнер, исследовавшая этот вопрос на протяжении сорока лет, пришла к такому же выводу. Она и ее коллеги наблюдали за детьми, которые росли в крайне неблагоприятных условиях, и оказалось, что, став взрослыми, эти дети, как правило, страдали от проблем с психикой, наркотиками или законом.

Я с ужасом читала подобные исследования, поскольку беспокоилась о маленьких мальчиках, которых воспитывала. Прошло несколько месяцев с тех пор, как мои племянники стали жить со мной, но четырехлетний ребенок продолжал страдать от ночных кошмаров. Он с криком просыпался посреди ночи, я бежала к нему в спальню, он бросался ко мне на руки, хватался за мою рубашку и обхватывал ногами мою талию.

Он никогда не говорил, что ему снилось, но со временем стал больше рассказывать о том, что же с ним произошло. Случившееся выходило за пределы моего понимания, хотя