class="p">Из записок мичмана Анненкова

26 декабря 1918 года

Уже несколько дней, как мы вышли из монастыря, а я не видел Государя и Царевен после сцены у ворот в Шамбалу. Меня не допустили к ним даже во время сборов в дорогу. Разумеется, после всех последних событий мне необходимо было с ними объясниться.

Я ехал рядом с вагоном Государя с четверть часа в надежде, что он появится в дверях, но он не показывался. Надо было решаться. Я спешился, на ходу встал на подножку и постучал.

– Войдите! – услышал я голос Государя.

Я вошел и встал по стойке смирно.

– Ваше Величество! Мичман Анненков для исполнения обязанностей адъютанта Вашего Величества прибыл!

Государь смотрел отчужденно.

– Не нуждаюсь более в ваших услугах. Подите вон и не показывайтесь мне на глаза, – сказал он негромко.

Я почувствовал, как вспыхнули мои щеки, будто их отхлестали перчаткой. Низвергнутый, я падал в пропасть, и где-то там, в душной глубине, уже кипела и чадила смола. Вагон качался и скрипел, и мне трудно было устоять по стойке смирно. Я вынужден был то и дело хвататься за стену, чтобы не упасть, и это лишало меня последних крох достоинства. Снаружи кричали погонщики, ревели верблюды, звенела поводьями и перестукивала копытами конница, а в отдалении, в середине колонны, два десятка голосов с посвистом горланили казачью песню.

– Ваше Величество, позвольте объясниться! – Голос противно дрожал. – В этом походе нет более преданного слуги Вашего Величества, чем я! Я здесь последняя Ваша защита – Ваша и Великих Княжон! У Вас более нет никого в целом свете!

Это была неслыханная дерзость, но в ту минуту я должен был заставить Государя выслушать меня. Вагон качало и кидало из стороны в сторону, и я приплясывал на месте, как паяц на проволоке. Более всего я боялся, что Государь расхохочется мне в лицо, но он безучастно смотрел мимо меня в стену, и я понял, что могу продолжать.

– Ваше Величество! Я узнал о помолвке Барона накануне от самого Барона.

Государь воззрился на меня в крайнем изумлении.

– Что?! Вы знали?!

– Так точно!

– Вы знали и ничего не сказали ни мне, ни остальным?

– Я боялся опрометчивых действий со стороны тройки и не хотел беспокоить вас понапрасну.

– Мичман, вы не только наглец, но … вы сумасшедший!

Государь всматривался в меня, силясь разглядеть признаки поразившего меня безумия.

– Государь, позвольте изложить все события того вечера и следующего дня.

И я рассказал все по порядку. Как я встретил Барона в пустыне, как он рассказал о своих планах жениться на Великих Княжнах, как я пытался его догнать, чтобы убить … Рассказал, как принял решение пойти к настоятелю и предложить ему сделку.

– Вы взяли бриллианты? И давно вы распоряжаетесь нашим имуществом?

Ни осуждения, ни презрения – только вопрос. Доверие между Семьей и нашей распавшейся теперь четверкой было столь полным, что никому, а тем более Государю, не приходило в голову, что кто-то из нас может просто взять ценности из тайников, о которых все знали.

– Ваше Величество, я сделал это исключительно ради спасения Великих Княжон от безумства Барона. Эти бриллианты я передал настоятелю и намекнул ему, что в его интересах сделать так, чтобы свадебная церемония не состоялась у него в монастыре. Как вы знаете, на следующий день в храме оракул провозгласил, что свадьбу лучше отложить до Лхасы из-за неблагоприятного предзнаменования.

Государь встал, желая, видимо, пройтись. Но в вагончике идти было некуда, и его шатало из стороны в сторону, как и меня, так что Государь сел снова и спросил:

– Но почему вы предложили настоятелю отложить свадьбу, а не запретить ее совсем?

– Я знаю Барона. И вы его знаете, Ваше Величество. Если бы ему сказали, что свадьба совершенно невозможна, он непременно тут же приказал бы начать церемонию. Отложить – другое дело, тем более до Лхасы, где свадьба может пройти с благословения самого Далай-ламы. А до Лхасы у нас будет время придумать, как избежать этого брака.

– И вы все это рассчитали?

Да, я действительно все это спланировал, но почел за лучшее скромно промолчать, изобразив смущение.

– Почему вы не сказали ничего ни мне, ни вашим товарищам?

– Не было времени, Ваше Величество! И потом, они недееспособны, мои бывшие товарищи. Бреннер уже не тот. Каракоев никогда умом не блистал. А Лиховский – шалопай.

– Вот как вы всех по ранжиру построили! – Государь разглядывал меня теперь с интересом. – Ваша самонадеянность поражает. Ваши действия были безрассудны! Наверняка и у них был свой план!

– О да! Их план: бежать. Увезти вас и Княжон в ледяную пустыню без подготовки, без провизии, с отрядом Унгерна на хвосте! Вот где безрассудство! Даже если бы удалось выйти живыми из монастыря и уйти от погони, дальше-то что?!

В горячке я даже позволил себе повысить голос и тут же сам испугался. Я стоял перед Государем и кричал на него.

– Простите, Ваше Величество!

Государь усмехнулся печально:

– Ничего. Спасителю и благодетелю позволительна некоторая горячность. Как вы сказали – вы единственная наша защита в целом свете?

Я смутился, хотя это была чистая правда.

– Ваше Величество! Разрешите приступить к обязанностям вашего адъютанта!

– Хорошо. Идите. И … благодарю …

– Рад стараться!

Я повернулся кругом настолько четко, насколько это было возможно в качающемся вагоне, и вышел.

Когда садился в седло, спиной почувствовал чей-то взгляд. На ступеньке вагона, идущего следом, стояла Ольга и смотрела на меня странно, будто хотела рассмеяться, но подавляла это желание. Как только я встретился с ней взглядом, она спряталась в вагоне. Мои Принцессы презирали меня, винили в этой чертовой помолвке и особенно – в бегстве тройки. Не пойду к ним! Хотя уже простил им тот подслушанный разговор и уже скучал … Ничего. Полюбят меня снова. Кого же им еще любить?

Караван вился темной лентой среди заснеженных холмов, уходивших к горизонту. Где-то там, за дымкой, нас ждали горы, до которых мы дойдем через месяц. Еще за месяц пройдем перевалы и плоскогорья, пока на высоте трех тысяч метров не воздвигнется похожий на скалу дворец Потала – обитель Далай-ламы Тринадцатого. Там мы схлестнемся с Бароном, и я убью его.

15 февраля 1919 года

Монастырь Гумбум

Татьяна пробежала по переходу с женской половины на мужскую, вырвалась из темного коридора на открытую галерею второго этажа. Пролетали мелкие снежинки. Засеменила по ступенькам лестницы на первый этаж в китайских туфлях без задников на босу ногу, поскользнулась, ухватилась