спину расстегнуть платье…

Из записок мичмана Анненкова

15 февраля 1919 года

Забавно, что она встала на цыпочки, проходя мимо моей двери, будто могла обмануть меня. Я научился узнавать их по шагам еще в детстве, на Корабле. Я слышал, что Ольга свернула за угол и постучала в ту дверь. Зачем?

Я встал с лежанки, положил револьвер в карман халата. Ольга пришла к Барону? Она сейчас там, с ним! Почему? Он вызвал ее? Все замечали, что Барон как-то выделял Ольгу и даже, казалось, смущался в ее присутствии – насколько это вообще возможно для Барона. Так что же? Вздумал соблазнить? Угрожает ей?

Особенность здешних дверей в том, что они без запоров. Пинком открыть дверь, выстрел – и все. Револьвер если и есть у Барона, то не под рукой. Он ничего не успеет. Выстрел … А что потом? Плевать!

Я вышел в коридор. Пытаться ступать бесшумно в сапогах было бы смешно, я шел не скрываясь. Свернул за угол. Остановился перед дверью. За ней слышались тихие голоса. Слов не расслышать, но интонации мирные. В кармане халата я сжимал револьвер. Уйти? Но они наверняка слышали мои шаги. Войти? А если … Если Ольга сама пришла? Если она по доброй воле с ним?

15 февраля 1919 года

Монастырь Гумбум

– Да нет, я не об этом, – сказал барон досадливо.

Ольга отдернула руку от застежки платья.

– Чего же вы хотите?

– Хочу? Ничего я не хочу. Мне нужно … Нужно ваше имя, родство с вами – вот и все.

– Ну так возьмите мое имя! Разве недостаточно только моего? От того, что вы возьмете четырех сестер Романовых, имя не умножится вчетверо. Ничего не изменится.

– Изменится, – сказал барон упрямо.

– Господи! Почему вы губите нас с таким упорством?

– Думаете, смогли бы полюбить меня?

Вопрос вселял надежду, и Ольга заговорила торопливо, горячо:

– Да, я смогу полюбить вас! Я смогу! Обещаю! Да и что мне помешает? Все равно у меня ничего нет. Никого нет. Бреннер? Анненков? Мне пришлось бы так же постараться, чтобы полюбить их … Никого нет. И завтра не будет никого. Буду сидеть вместе со всеми и одна, смотреть на счастливую Таню и мучиться завистью …

В коридоре послышались тихие шаги, кто-то подошел к двери и остановился.

Из записок мичмана Анненкова

15 февраля 1919 года

– Какого черта?! – раздался голос Барона.

Я постучал.

– Кто?

– Мичман Анненков, ваше превосходительство!

– Чего вам?

Я придумал в то же мгновение:

– Есть соображения по поводу завтрашней встречи с тройкой.

– Завтра, все завтра, – сказал Барон.

Почему он меня не пускает? Обычно он готов говорить по делу в любое время. Ольга, она с ним … Я представил себе – представил и взвел курок револьвера в кармане …

Дверь резко распахнулась. Барон уставился на меня. Я инстинктивно вынул руки из карманов и вытянул их по швам. За спиной Барона я увидел Ольгу, сидевшую на скамейке. Она была одета, спокойна … Посмотрела на меня с мольбой и быстро помахала рукой, будто прощалась на вокзале.

15 февраля 1919 года

Монастырь Гумбум

– Какого черта, мичман?! – рявкнул барон.

– Ваше превосходительство… – пробормотал Анненков… – я … беспокоюсь. Как завтра? Вы не дали никаких указаний.

– Потом – я же сказал.

Мичман тянул шею, заглядывая через плечо барона в комнату.

– Что еще?

– Разрешите идти?

– Идите! И не лезьте ко мне, пока не вызову!

– Слушаюсь!

Анненков повернулся кругом и ушел. Его шаги стихли за углом. Барон закрыл дверь.

– Так что вы говорили насчет завтра?

– Завтра … завтра я буду так же одинока, как сегодня, как всегда … Только Татьяне будет радость …Я смогу полюбить вас. Кто-нибудь вас любил? Я имею в виду – женщина?

Барон не ответил.

– А вы? – спросила Ольга, – могли бы полюбить меня?

Барон прошелся по комнате, рассеянно оглядывая стены, потом посмотрел на Ольгу внимательно.

– Клопы одолели. Спасенья нет от них, – сказал он. – У вас, поди, то же?

– Да. Клопы.

– Пошлю на рынок купить средство от клопов на всех. Анненкова пошлю. – Барон усмехнулся. – Он приходил посмотреть, что я с вами делаю.

Ольга не знала, как продолжить разговор. Кажется, все уже было сказано. Повторяться не хотелось, и так все происходило на редкость нелепо. Барон сам продолжил:

– Дорогая моя Ольга Николавна, вы вот ко мне по-человечески и с человеческим чувством. А я не человек.

Ольга не удивилась, подумала, что это фигура речи.

– А кто же вы?

Барон пожал плечами.

– Вы себя за бога почитаете?

– Бог, черт – это все тоже человеческое. А я совсем, совсем вне этого. Вы вот смотрите на меня, видите, что я выгляжу, как человек, говорю, как человек, потею, как человек, и думаете, что я человек.

– Но кто же вы? Зверь?

Барон покачал головой, и оба задумались. Искали определение.

– Я комета, – сказал барон.

– Комета?

– Комета …

– Это красиво. – Ольга даже улыбнулась.

Помолчали. Космос разверзнулся перед ними.

– Но ведь вы же вот говорите мне «дорогая Ольга Николавна», и говорите это с каким-то чувством, – начала Ольга новый раунд. – Ведь вы родились. У вас была мама. Вы живете среди людей и по законам человеческим …

Барон слушал внимательно, будто до того никто ему такого не говорил.

– …И судят вас люди по-человечески …

– Судят? – переспросил барон.

– …и Бог будет судить вас как душу человеческую.

Барон наморщил лоб, потер ладонью. Ему наскучил этот разговор.

– Значит, вы нас не помилуете? – Ее губы дрожали.

Барон сидел на скамейке и смотрел в угол. Ольга вышла.

Из записок мичмана Анненкова

15 февраля 1919 года

Не знаю, сколько я там простоял, сжимая наган в кармане. Но вот хлопнула дверь, Ольга вышла из-за угла и натолкнулась на меня.

– Что вы здесь делаете?! – воскликнула она шепотом.

В глазах ее блестели слезы.

– Что он с вами сделал? – зашипел я.

– Ничего! Идите к себе!

– Я же вижу …

– Ничего он не сделал!

Мы шипели друг на друга.

– Зачем вы к нему ходили?

– Не ваше дело!

– Зачем, Ольга Николавна?!

– Оставьте меня в покое!

– Я должен знать!

– По какому праву?

Она быстро пошла по коридору. Я не отставал.

– По праву того, кто рисковал ради вас жизнью и рискует каждый день, черт возьми!

– Вот как вы заговорили! Это был ваш выбор! И если вам наскучило, делайте что хотите!

Мы вышли