Пировали семь дней. Словно предчувствуя, что грядут тяжелые дни, городчане самозабвенно предавались безудержному веселью, со всей удалью и широтой русской души.

Цветана была счастлива. Ей не верилось, что это происходит с ней. Полонянка, из жалости взятая от арабского купца в дом городецкого воеводы, в один миг превратилась в богатую, всеми любимую и уважаемую женщину, жену самого смелого и сильного воина городецкой дружины. Одно смущало неискушенную душу: почему Андрей называет боярина Романа Федоровича отцом, хотя у него есть красавица-жена и двое сыновей. Не утерпев, она спросила об этом мужа, но тот только пожал плечами.

В последний день свадебного пира случилось страшное: среди бела дня наступила ночь. Августовское солнце, такое огромное и жаркое, неожиданно закрылось серым кругом, померк свет. Зашептались гости, побледнела невеста. Быть беде!

Прощание было тягостным, словно виделись в последний раз. Роман Федорович, отведя Андрея подальше от лодий, в которые рассаживались гриди и возле которых обливались слезами Дубрава, Мария и Цветана, тихо и настойчиво напутствовал:

— Ты более за Волгу не ходи, не ровен час, на татар нарвешься да и загинешь. Побудь с молодой женой, полюбись, помилуйся. Мать пожалей, исстрадалась, тебя ожидаючи. Устину Микуличу помоги, стар совсем. Коли татарва пойдет Волгой, то за стены городецкие не держись. Они ворога не остановят. В леса уводи народ. Знаешь крепостицу, что на пути в Нижний Новгород? Ту, у лесной речушки…

Андрей кивнул.

— Туда приходи. Я тоже там буду, ежели дело не сладится и судьба выпадет от ворога укрываться. Ноне же прощай.

— Свидимся ли еще?

— Свидимся, — тряхнул чуть посеребренными прядями волос Роман Федорович.

Городчане, пришедшие проводить в путь посольского боярина, уже разошлись, а Андрей и стоявшие, обнявшись, у самой воды Дубрава и Цветана смотрели вслед уплывающим лодиям.

— Вот и последняя скрылась за поворотом, — вздохнула Дубрава. — Дай им Бог легкого пути! — И, протянув руки Андрею и Цветане, предложила: — Пойдемте домой, дети, поди, Устин Микулич заждался, нас в окошко высматривая. Не жалеешь ты его, — качнула головой она, глядя на сына. — Сил-то уж нет у воеводы с хозяйством управляться, ты же все по лесам шастаешь.

— Все, матушка, жизнь моя вольная закончилась, — улыбнулся Андрей. — Из Городца теперь ни ногой. Вот те крест, — перекрестился он, хитро поглядывая на остановившихся от удивления мать и жену. — Отцу дал слово остепениться.

— Давно пора! — обрадованно воскликнула Дубрава. — Великий князь одобрил бы твое решение.

— Ему-то что до меня? — обнимая жену, небрежно обронил Андрей.

Дубрава остановилась и, побледнев, тихо произнесла:

— Прости, что таилась доселе, ведь отец он тебе. Родная кровь.

— Великий князь владимирский Юрий Всеволодович? — удивленно воскликнул Андрей, помрачнев лицом. — А кто же тогда отец Роман?

— Мой названый брат. Я тебе расскажу позже, не сегодня. Обо всем. Хорошо? — сникла голосом Дубрава.

На что Андрей только кивнул.

В Нижнем Новгороде Романа Федоровича ожидал гонец: великий князь призывал его в стольный град, и посольский боярин незамедлительно отправился в путь.

Осень незаметно вступала в свои права: тронула золотом краешки березовых листочков, оголила прибрежные кусты шиповника и боярышника, серой паутиной легла на сбегающую к самой воде мелкую поросль.

— Что за служба? Успеем ли до перволедка возвернуться в Нижний? — осторожно поинтересовался у боярина сидевший за веслом гридь.

Роман Федорович, словно очнувшись ото сна, обратил свой взор на молодца.

— Что, к зазнобе своей торопишься? — улыбнулся одними глазами он. — Видел тебя на торгу с девицей. Чья, коли не велика тайна?

— Купца Артема Ухвата дочь.

— И что отец? Отдаст дочку за тебя? — оживился Роман, глядя на покрасневшего от внимания парня.

— Говорит, что я молод еще и двора у меня своего нет, а сам обещал дочку купцу Елисею, что за Почайной дом поставил.

— Так ему же за пятьдесят уже, — удивленно вскинул брови Роман Федорович.

— Так что с того! Главное — богат.

— Ничего, вот вернемся и что-нибудь придумаем, — улыбнулся своим мыслям Роман, вспоминая, как он обрел свое счастье.

— Что-то мордвы совсем не видно. В былые-то времена то лодку с рыбаками встретишь, то охотник на берегу покажется, то дымком от костра потянет, а ноне пусто. Словно вымерла мордва, — заметил близсидящий от посольского боярина сотник Мартьян. Он только что сменился с весел и теперь осторожно разминал одеревеневшие от однообразной работы мышцы рук.

— Видимо, затаились, чуют беду «белоглазые», — подал голос кто-то из гридей.

— Поговаривают, что среди мордвы много пришлых булгар. Так ли, Роман Федорович? — спросил сотник посольского боярина.

— Все так. Их теперь немало и во владимирской земле, и в рязанской, и в смоленской… Да где их ноне нет. Разметала татарва целый народ по земле. Даже в войске татарском булгар немало.

— Да как же так, Роман Федорович? — изумился Мартьян. — Они их дома пожгли, а те в войске служат?

— Жить захочешь и не то еще сотворишь, — заметил кто-то из гридей.

— Ну нет! — возвысил голос сотник. — Коли доведется, ни ворога не пощажу, ни себя не пожалею!

— Не дай Бог, — мелко, раз за разом, перекрестился все тот же гридь.

— Ты чего весло-то опустил? — сдвинул брови сотник, глядя на него. — Ишь, разговорились! А ну, навались! Дружней! Раз взяли! Два взяли!

Вспенивая носом встречную волну, лодии пошли быстрее.

«А на ночь все равно придется пристать к берегу. Не достанет сил у мужиков на столь долгий путь. Как в Клязьму войдем, надо будет раздобыть лошадей, там и берегом можно путь продолжить», — решил Роман Федорович, ибо знал, что коли прислал великий князь гонца, то дело спешное.

Великокняжеский двор гомонил народом.

— Не содеялось ли чего? — протискиваясь сквозь толпу, спросил Роман Федорович у одного из мужиков, на что тот, округлив глаза, возопил:

— У князя Всеволода Юрьевича сын родился! Народ собрался за здравие его чашу выпить!

Роман с великим трудом пробрался к высокому резному крыльцу великокняжеского терема. На его ступенях стояло до десятка гридей, преграждая путь. Увидев среди них знакомого, Роман Федорович кивнул ему:

— Мне к великому князю надобно. Дело спешное.

Но тот лишь покачал головой: