— Я, — призналась Танька-красава, — не думала вообще ни о чем… — И тактично прибавила: — Я наслаждалась твоей неповторимой пустынной песней…

— Это уже хорошо, — сделал вывод верблюд. — Продолжим лечение!

Пропев песнь вторую, в звучание которой добавился еще хрип какого-то существа, удушаемого, возможно, ошейником или чем-то подобным, и повторив один и тот же мотив тоже раз двадцать, верблюд снова плюнул в пустыню и снова задал вопрос:

— Ну а теперь, телка, теперь что было в твоей голове?

— Теперь, — призналась Танька-красава, — у меня пошли абстрактные мысли о движении к чему-то великому, правда, не знаю к чему…

— Прекрасно! — обрадовался верблюд. — Думаю, что к мотиву о караване, подошедшем к колодцу в пустыне, ты полностью абстрагируешься от своего «Му» и хоть частично постигнешь это неизвестное пока что тебе и великое…

— Скажи, уважаемый Нар, а о чем был первый мотив, повторившийся так много раз? — спросила Джума.

— Эта песня была о подготовке к началу пути, — ответил верблюд.

— А вторая, только что спетая?

— Это было о самом начале пути.

— Скажи, уважаемый Нар, а о чем будет третья песня? — спросила Джума.

— Третья будет о продолжении пути, — невозмутимо ответил верблюд.

— Скажи, а до колодца еще далеко? — поинтересовалась Джума.

— Еще как минимум двадцать четыре песни, — ответил верблюд, и Танька-красава, услышав этот ответ, всей головой своей ушла в песок так, что над поверхностью осталась только прищепка.

— Тогда, — сказала Джума, — поскольку я и Елена контролируем свое «Му» и не нуждаемся в удалении его излишков из наших голов и тел, то мы, пожалуй, отправимся дальше, конечно удерживая в сердцах твои неповторимые песни.

Напомнив Таньке-красаве о встрече с гуртом на шестьдесят первом столбе — на что последняя отреагировала из-под песка подергиванием прищепкой, — две телки стали быстренько удаляться по ковыльной тропинке, которая вскоре вывела их снова в долину, и остановились для спокойного щипания травы уже там, где песня верблюда была совсем не слышна и близость пустыни не чувствовалась.

59. Эволюция

Наслаждаясь сочной, сладкой травой на небольшом, очень уютном лужке, окруженном маленькими деревьями с паутинными кронами, и потягивая воду из голубого, зеркального озерца, как будто специально здесь созданного для красоты окружающего пространства, телки отпыхивались от щекотки божьих коровок, которые то и дело садились им на носы, и вели следующий разговор.

— Какие милые и приятные, но все же докучливые создания… — говорила Елена про божьих коровок. — Возможно, согласно взгляду верблюда, в плоскости неба они похожи на бабочек… Знаешь, Джума, я иногда скучаю по бабочкам…

— Вообще, — отвечала Джума, заглатывая сочную зелень, — верблюд этот меня совершенно запутал, даже если учитывать то, что взгляд его на реальность находится за гранью разумного понимания вещей, которую мы с тобой во многих случаях уже перешли и смотрим на все уже почти как коровы, понимая несостоятельность еще оставшихся в нас следов проекционного мышления… Запутал, хотя, с другой стороны, я думаю, что не так уж этот верблюд был и неправ, когда говорил, что мы похожи на рыб… В проекции, например, я испытывала иногда странное чувство, что ниже пояса у меня не ноги, а какой-то плавник или хвост… Ну, может быть, и не хвост, а что-то такое, единое, чем можно воспользоваться при плавании… Проекция моя, кстати, плавала и ныряла как рыба, и ледяная вода горных озер ее не смущала. К тому же у нее были очень волосатые ноги, и если кое-что допустить, то возможно, раньше это была чешуя…

— Что ты имеешь в виду? Что допустить? — спрашивала Елена.

— Ну, может быть, этот верблюд видел нас как-нибудь… в эволюции? А у твоей проекции были волосатые ноги? Ты чувствовала ниже пояса плавник или что-то такое?

— Нет, Джума, в проекции ноги у меня были чистые, белые, без волос. Правда, действительно, хвост позади себя я иногда искала, хотя и не чувствовала его… Ты не поверишь, но я смотрелась иногда из-за этого в зеркало, проверяя отсутствие хвоста…

— Вот я и имею в виду, что, возможно, мы выползли из воды, и Нар видит отображения нас, прошлых, из далекого будущего, где мы с тобой действительно были рыбами…

— Ты забыла, Джума, что в реальности нет эволюции и появились как есть сразу двенадцать быков и одна корова, — сказала Елена. — Да и вообще, эта самая эволюция наверняка несуществующее искаженное, которое ты вычитала из книг, причем понятие это касается только проекционной иллюзии и наверняка придумано Химерой номер один, то есть козлом с бородой, чтобы запутать весь установленный свыше порядок вещей, причем хорошо, что мы сейчас находимся не в светлом ущелье, поскольку от этого звука, я думаю, затряслась бы поверхность и обрушались скалы…

— Ну, тогда, может быть, эволюция совершается в области неба и верблюды как раз и видят ее, наблюдая небесные миражи? — предположила Джума.

— Тебе, Джума, должно быть прекрасно известно, что никакой эволюции в плоскости неба не существует, там все установлено свыше и изначально и ничего не меняется — даже я знаю об этом.

— Нет, Елена, это не факт, а лишь мысли, рожденные как просветленным, но так же и смутным сознанием проекционных теней…

— Область эта, — сказала Елена, — нас не должна волновать — так говорил наш Пастух, и я ему верю больше, чем кому-либо, встретившемуся нам до сих пор. Примем одно: в плоскости неба есть рыбы, и, с точки зрения верблюда, мы похожи на них…

— Вот глупые телки! Верят верблюду! — услышали Джума и Елена проекционную речь и, оторвавшись от щипания травы, с удивлением увидели вышедшего на луг молодого бычка какой-то пестрой окраски, включающей в себя, кажется, все цвета и оттенки скотины, которые встречались до сих пор телкам в Божественном стаде. Бычок этот на вид был возрастом не более первого круга, и поэтому Джума сорвалась с места, как козочка, подбежала к нему, толкнула боком и задористо промычала:

— Здорово, бык! Ты чего такой пестрый?! Как будто в заплатках!

— Здорово, корова, — сдержанно ответил бычок. — Пестрость моя — это оттенки моего существа, а также иллюзия в твоей голове, на самом-то деле я — черно-белый, но в глазах у скотины я постоянно преображаюсь.

— Ты случайно не рыба, преобразившаяся в наших глазах? — спросила Елена.

— Вы, как я понимаю, были на границе пустыни, — ответил бычок, — и верблюд вам внушил, что вы похожи на рыб, а ум ваш соответствует мудрости верблюдиц?

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Елена.

— Ну, вы не первые телки, попавшие на этот лужок после общения с верблюдом —