На первой полосе жирными черными буквами набрано:

ЧУДОВИЩНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ!

Чуть ниже значилось:

О КОШМАРНОМ ЗЛОДЕЯНИИ, СОВЕРШЕННОМ БРОНШТЕЙНОМ, ЛЕНИНЫМ, ЯНКЕЛЕМ СВЕРДЛОВЫМ И ИСААКОМ ГОЛОЩЕКИНЫМ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ, В ДОМЕ ИПАТЬЕВА, В НОЧЬ С 16 НА 17 ИЮЛЯ, ПО НОВОМУ СТИЛЮ.

И еще ниже:

ГОСУДАРЬ УБИТ?

«По нашим сведениям, пока что не подтвержденным официально, однако определенно верным, бывший Государь-Император, Николай Александрович Романов, расстрелян в ночь на 17-е июля по решению так называемого уральского областного совета. О судьбе бывшей Государыни Императрицы Александры Федоровны и Августейшей Семьи сведений пока не имеется…»

Раздался негромкий стук в дверь. Она приоткрылась, и в купе вошла Анна Николаевна.

– Не спишь?

– Нет.

– Думаешь, это все-таки правда? – Она показала рукой на газету.

– Уверен.

Они помолчали. Потом Павел Романович спросил:

– Где едем?

– Пограничную давно миновали. Впереди Гродеково. Завтра вечером – Владивосток.

– Как там Владимир Петрович?

Вопрос был вовсе не праздный: все ехали в одном вагоне, однако в разных купе. Вагон был особенный, штабной. Места в нем с невероятным трудом устроила Дорис. Поначалу, когда сели, ротмистр был плох.

– Пришел в себя. По-моему, он поправляется.

Павел Романович прикрыл глаза:

– Ничего удивительного.

Анна Николаевна осторожно присела на полку в его ногах.

– Все коришь себя? Но ты не мог ничего сделать.

– Неважно. Теперь – неважно.

А про себя подумал: всего не объяснишь. Да и кому объяснять? Потомкам? Но те и без его комментариев прекрасно во всем разберутся. А ему уже все равно. Он банкрот. План– главное, что имелось, – провален. И потеряна панацея.

Анна Николаевна смотрела в глаза, словно пыталась прочесть его мысль.

– Ты мучаешься от того, что потерял лауданум? – спросила она. – А если б узнал наверное, что это не так, – как бы тогда поступил?

Он открыл глаза:

– Не шути так.

– Я не шучу.

Павел Романович рывком сел на полке:

– Что это значит? Объясни!

– Ты помнишь день, когда вы с ротмистром отправились в заведение, а меня оставили наедине с господином Соповым? Кажется, прошла тысяча лет, а ведь только позавчера было, – прибавила она с некоторой мечтательностью.

Но Дохтурову было не до сантиментов.

– Помню, помню, – нетерпеливо сказал он, – что дальше?

– Дальше титулярный советник попробовал за мной волочиться. Но недолго: я дала ему укорот, он и затих, – последнее, как показалось Дохтурову, прозвучало с некоторой даже досадой. – После он завалился спать, а я пошла из квартиры.

– Куда?

– В магазины. Купила себе кое-что из одежды. Ты ведь оставил денег. Прости, я потратила их на себя.

Павел Романович подумал: как естественно они перешли на «ты». Еще сутки назад он был бы на седьмом небе от счастья. Но теперь… теперь все изменилось.

– Я купила себе дорожное платье, ботильоны. Сейчас это пришлось очень кстати. А еще я купила…

– Анна! Прости, но про обновки тебе лучше рассказывать после.

– …еще я купила две шляпки. Правда, с собою взяла только одну.

Павел Романович снова лег и закрыл глаза. Уголки губ скорбно изогнулись.

– Только одну, – повторила Анна Николаевна. – Не потому что забыла или разочаровалась. Просто мне нужна была не шляпка, а только коробка. Ну, понимаешь?

– Нет.

– Да ты тупица! Подумай: ко-роб-ка. Шляпная. С кожаным ремнем поверху.

Дохтуров снова сел. После вскочил:

– Ты хочешь сказать?..

– Да. Я подменила коробку. Точнее, не коробку – я подменила кота!

– Но откуда?!

– А у квартирной хозяйки взяла. У нее их осталось семь. Я зашла, мы разговорились. Призналась, как мне тяжело, – муж все время в отъезде. Да-да, пришлось солгать, что делать. Надеюсь, мне простится сей грех. Домовладелица растаяла и подарила мне похожего котика. Его я держала на кухне. А когда вы с ротмистром приехали – спрятала незаметно в той шляпной коробке, что ты приспособил для Зигмунда. А того перетащила в свою. Подменила. Все сделала так быстро, что никто ничего не заподозрил. Даже ты…

– Значит, генерал уволок вовсе не Зигмунда?.. – страшным шепотом спросил Павел Романович.

– Ну конечно, нет! Я о том и толкую! Кота, да не того.

– Ты забрала Зигмунда с собой? – спросил Дохтуров, который совершенно не помнил, что из вещей было у Дроздовой, когда они втроем с ротмистром стремглав покидали Харбин.

– Да.

– Где… где он?! – закричал Павел Романович.

Доктор вскочил и заозирался – точно ожидал увидеть кота здесь немедленно.

– Его тут нет.

– А, понимаю. Он у тебя в купе. Идем!

– Нет, ты не понимаешь, – сказала Анна Николаевна мягко. – Его вообще нет в поезде.

– Нет? Как нет? – ошеломленно переспросил Павел Романович. – А где же?..

– Даже не знаю. Я выпустила его той же ночью.

– Что?!!

Дохтурову показалось, что он ослышался. Выпустила? Но как она смела?!

– Это было необходимо, – тихо сказала Дроздова. – Иначе никто из нас просто б не выжил. Неужели не ясно? Вот ротмистр скоро поправится. Он ведь захочет свою долю по вашему глупому уговору. Да и кроме него много кто знает про панацею. Нам не удержать этот секрет, ни за что не удержать.

– Где ты его выпустила? Говори!

Павел Романович почти не слушал ее. В голове стучало: вернуться в Харбин, начать поиски. Объявление в газету… награду назначить…

– На каком-то полустанке. Ты спал, ротмистр был в бреду. Я прошла на площадку, хотела открыть дверь.

Та не поддалась, тогда я просунула его в форточку. Представь, он будто обрадовался. Я поцеловала Зигмунда в нос, и он лизнул мне щеку в ответ.

Павлу Романовичу показалось, что он падает в пропасть. Бездонную. И будет валиться в нее вечность, до скончания времен.

Хотел сказать: «Я убит», – но голос ему изменил.

В этот момент Анна Николаевна вдруг покраснела. Густо, до корней волос. Это было совсем неожиданно. Странно – ведь и повода уже не имелось.

– Я должна повиниться еще кое в чем, – пролепетала Дроздова.

Удивительное создание. Созналась в страшном преступлении – и хоть бы что. А теперь наверняка какая-то ерунда – и нате вам, краснеет, как институтка. Впрочем, оно так и есть, одернул себя Павел Романович. Ты просто забыл, сколько ей лет.