Секретная пружина заводилась посредствам небольшого ключа, другая пружина, расположенная в другом боку императора, побуждала того начать танцевать. Толстой говорил, что зрелище пляшущего и особенно хватающегося за оружие императора настолько ужасно, что он запретил показывать сие на публике. Так что увиденный в Кунсткамере Андреем Ивановичем восковой Пётр только вставал и поднимал руку в молчаливом приветствии.

На это зрелище Ушаков сводил супругу и мечтавшую поглядеть на ожившего императора Катьку. В результате обе настолько испугались, что у дочки началась форменная истерика, а супруга грохнулась в обморок. Но это ещё что, через неделю после установки персоны одна из посетительниц настолько испугалась ожившего императора, что скинула ребёнка. После этого восковую фигуру было приказано спешно убрать из Кунсткамеры.

— Где я мог видеть твоего слугу? — Ушаков отвлёкся от своих мыслей, внимательно посмотрев на стоящего возле кареты и мирно дожидающегося хозяина худощавого человека.

— Должно быть, у меня и видел. — Могильщик теребил откуда-то взявшиеся у него в руках янтарные чётки.

— Мне открывал одноглазый.

— Ну а этот, стало быть, на стол накрывал. — Он пожал плечами. — Ты что думаешь, я убивать со свитой езжу?

Карета двигалась медленно, продираясь через выпавший за ночь мокрый снег. Спутники молчали, подъезжая к зданию таможни, Ушаков припомнил, что не видел, как мальчик — слуга Могильщика, покидал его дом. Но, возможно, он ехал в карете, на которой прикатил монах. Во всяком случае, Джузеппе, точно привязанный, тащился теперь в этой карете за ними. Впрочем, не мальчик его сейчас интересовал. Ещё утром пришло донесение о том, что заключённый под стражу Яан Муш заболел лихорадкой, и теперь Ушаков стремился выдать пирата Могильщику, пока тот не успел испустить дух. В противном случае монах мог бы усмотреть во внезапной кончине своего подельника злой умысел со стороны Тайной канцелярии. Могильщик в гневе бывал страшен.

К зданию таможни они подошли плечо к плечу, только у дверей Ушаков опередил тучного монаха и вошёл первым. На заполнение документов о выдаче не должно было уйти слишком много времени, стражник услужливо открыл перед ними дверь в камеру, и Андрей Иванович узрел распростёртое на койке тело, невольно ловя себя на том, что уже где-то видел этого человека. Впрочем, совсем недавно аналогичное чувство посетило его при виде итальянского слуги Могильщика.

Монах присел возле постели больного, точным движением пощупал пульс на руке, задрал рубашку, помял пальцами пузо, затем перешёл к глазам. Попросив, чтобы охранник поднёс поближе свечу, Могильщик внимательно изучил глазные яблоки своего приятеля, заставил того открыть рот и вытянуть язык и, по всей видимости, остался доволен осмотром.

— Обычная простуда, но организм весьма истощён. С Андре было хуже. Ты в курсе, что в своих скитаниях по морям он подцепил самую настоящую тропическую лихорадку? Ума не приложу, как это впоследствии истолковали его лейб-медики, но вряд ли это осталось от них сокрытым. — Он хмыкнул.

— Надеюсь, ты не обвиняешь нас в том, что твой приятель занедужил? — повысил голос Ушаков.

— Ясное дело, за три дня так довести человека, даже тебе не под силу. — Могильщик поднял безвольное тело Муша так, словно пират вообще ничего не весил, и, бережно вынеся его из здания таможни, аккуратно уложил в свою карету, дверь которой распахнул перед ними Джузеппе.

Слуга накрыл больного лежащим здесь же меховым одеялом, заботливо подоткнув тому под голову подушку.

— Здрав будь, Андрей Иванович. Жаль, с Екатериной Алексеевной повидаться не удалось, но да поставлю нашего дружочка на ноги, тогда по новой к тебе обращусь. Без него мне всё одно нет смысла с нею видеться.

— Ты обещал рассказать о Петре Алексеевиче? Что сделал с ним принц Конти? — с сомнением в голосе переспросил Ушаков.

— Расскажу, дай срок, — отмахнулся Могильщик, устраиваясь напротив больного. Отчего коляска чуть не перевернулась. — Это ведь не моя тайна.

— Ты сейчас на Васильевский? Я найду тебя там?

— Ищите — и обрящете. — Могильщик прикрыл дверь, Джузеппе вскочил на козлы. В последний момент, глянув в крохотное окошечко кареты, Ушаков поймал себя на том, что вместо пирата Яна Муша на диванчике, укутанный в меха, лежит хворобый Пётр Алексеевич, точно такой, каким он застал его после того, как российский самодержец собственноручно вытаскивал из воды потерпевших кораблекрушение матросов.

Ушаков было рванулся к карете, но та уже тронулась, так что стоящий рядом таможенный сторож только и успел, что оттащить начальника Тайной канцелярии в сторону, в противном случае он угодил бы под колёса.

Список гостей на именинах Ильи Кочергина-младшего был составлен. В отдельную колонку Алексей Трепов занёс имена погибших, в отдельную — отравившихся не до смерти и теперь идущих на поправку. По просьбе Кульмана, Тимоша поил оставшимся в трактире вином всех бродячих собак, дабы отыскать, в каких бутылках была отрава, кормил не съеденной студентами закуской. Но отрава не была обнаружена в вине, не было её и в еде. Поняв, что эксперимент не привёл ровным счётом ни к чему, дознаватели потребовали от кабатчика открыть подвалы и кладовки и продолжили проверки, в результате выбрав оттуда все до последней крошки. Отловленные на улицах шелудивые псы жадно потребляли дармовое кушанье и напитки, при этом ни одно животное не погибло и даже не стало чувствовать себя хуже, чем до нежданной и такой щедрой кормёжки.

Яда не было ни в еде, ни в напитках, меж тем семеро студентов умерли от отравления, и, как утверждал Кульман, душегуб использовал как минимум три вида ядов, что уже само по себе было необычно. Прослушав доклад своих подчинённых, Ушаков предположил было, что студенты отравились где-то в другом месте, но ему тут же возразили, что никто не ходит в кабак, будучи сытым. Это походило на правду, но всё равно не давало ни малейшего намёка, кто и зачем отравил молодых людей.

Обескураживало и то, что была не понятна причина подобной жестокости. Смерти студентов не приносили выгоды никому в целом свете, так как все они, как на подбор, были голь перекатная. Что после них могло остаться, хотя бы теоретически, в наследство родственникам и друзьям? Редко у кого имелись запасные сапоги или куртка. Конечно, в нищенской среде и старый проссанный тюфяк с клопами — богатство, но Ушаков отмёл саму идею убийства с целью завладеть имуществом покойных. Не лучше у них обстояло дело и на личном фронте. Не было ни амурных страстей, ни роковых тайн, а стало быть, убийство по любовной страсти также отпадало.

Оставалось последнее — кому-то до смерти надоели студенческие попойки в «Медвежьем пиру» и этот кто-то пошёл на немыслимую жестокость — решился отравить ребят. Таким человеком мог быть пресловутый Могильщик, вот кому море по колено, при этом Ушаков не забыл, что сам же рекомендовал убийце поселиться поближе к крепости.

В этой версии не устраивало только одно — Могильщик считался невероятно дорогим убийцей, заказчиком которого становились сильные мира сего, и представить, что он безвозмездно убил семь человек, рискуя при этом быть пойманным находящимися поблизости и давным-давно облюбовавшими трактир дознавателями — казалось нереальным. Ко всему прочему у Могильщика было недоделанное в прошлый раз дело. Стало быть, он не мог рисковать, вляпываясь в никому не нужное душегубство.