Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но однажды Хорхе не вернулся домой. Всю ночь отец и мать не сомкнули глаз. Рано утром Макарио поехал в ту деревню и вскоре вернулся. На повозке лежало тело Хорхе с кровавой ножевой раной в груди. Один из парней при всех оскорбил невесту Хорхе. Хорхе ударил парня по лицу и тут же получил удар ножом в грудь.
Воспоминания о сыне отвлекали Хасинту от боли, которую она испытывала, шагая по мостовой. Не поднимая глаз на мужа, Хасинта сжала его руку, и он ответил тем же, как будто знал, о чем думала и что испытывала сейчас Хасинта. А может быть, и на самом деле знал — ведь прожито вместе тридцать лет.
…Булыжная мостовая поднималась в гору. Хасинта хорошо знала дорогу в церковь Сан-Диего. Еще не один поворот надо пройти по мостовой, миновать не один спуск и подъем, прежде чем увидишь высокие башни старинного храма. И хотя колени уже болели и так остро чувствовали каждый камешек мостовой, она продолжала свой путь.
Хасинта пыталась смотреть вперед и думать только о боге. Бог для нее существовал в образе святого сеньора Вильясеки[50]. Его статуя стояла на алтаре, и по праздникам ее выносили из церкви, чтобы показать народу. Вид у Вильясеки был добрый, немножко старомодный. Но только такими и бывают святые. А как часто она разговаривала с Вильясекой в те дни, когда погиб сын! Она вдруг вспомнила могилу сына — маленький холмик земли. Она приходила на могилу, опускалась на колени и, уткнувшись лицом в землю, плакала. Сколько раз Макарио уводил ее с кладбища! Но какая-то сила опять и опять вела ее к могиле. Она вставала на землю коленями и плакала. Может быть, от этого стали болеть колени. Они распухли.
Макарио вызвал врача, и тот сказал, что у Хасинты началась болезнь суставов — полиартрит. Врач прописал лекарство, взял за визит деньги и ушел. А ноги по-прежнему не сгибались в коленях. Макарио позвал другого врача. Тот тоже прописал лекарство, взял деньги и ушел. Жена знала, что у Макарио нет денег, что он продает все, что можно продать. Но Макарио так хотел вылечить Хасинту — только она одна осталась у него на свете. Макарио продавал вещи и звал все новых и новых докторов. Когда он продал все, что можно было продать, он сел на кровать Хасинты и заплакал. Он плакал, как дитя, плечи его вздрагивали. Хасинта глядела на белый потолок и молила святого Вильясеку спасти их, вылечить ее ноги.
Вот с того самого дня она денно и нощно молилась и молилась. И вдруг свершилось чудо: ноги ее стали меньше болеть. И она сумела согнуть их в коленях. Потом ногам стало еще легче. Она поднялась с постели. Макарио не верил своим глазам и от радости целовал Хасинту так же страстно, как в далекие молодые годы. А Хасинта поклялась отблагодарить своего спасителя Вильясеку — пройти на коленях от базара до храма Сан-Диего.
…Из-за крутого поворота навстречу Макарио и Хасинте выскочила машина. Она чуть не сбила Макарио и, проехав несколько сот метров, остановилась. Из машины вышли двое мужчин и женщина.
— О-о, какая странная пара! — воскликнула женщина на ломаном испанском языке.
— Это благодарность богу, — услужливо ответил мужчина на чистом испанском языке, наверное, гид.
— Боб, — приказала женщина другому мужчине, — сфотографируй их. Это будет редкий кадр.
Мужчина забежал вперед, присел и стал бесцеремонно снимать Макарио и Хасинту. Хасинте хотелось закрыть лицо. Но потом она решила, что ей все равно. Ведь она идет к богу. Она попыталась думать о сеньоре Вильясеке.
Американец снимал с разных сторон, перекидывался веселыми словечками со своей спутницей, смеялся и опять приседал, чтобы в упор снять удивительную пару.
— Куда они идут? — спросила американка.
— Наверно, в храм Сан-Диего, — ответил гид.
— Поехали туда.
Все сели в машину и умчались в ту сторону, где находился храм Сан-Диего.
А Хасинта по-прежнему двигалась на коленях. Было уже недалеко до храма. Один поворот — и горка. Небольшая горка. Но камни мостовой теперь с каждым шагом казались все острее и острее. Хасинта крепче сжимала руку мужа и молчала. И он молчал, тихо шагая рядом. А Хасинта молила бога только об одном: чтобы у нее хватило сил дойти.
Показался храм Сан-Диего. Хасинта и Макарио взглянули на его высокие шпили. Тяжелые двери были открыты. Над дверьми были лепные украшения. Квадратные колонны прочно стояли у входа. Все говорило о вечности. И действительно, все здесь было вечно. Храм стоял уже не одну сотню лет.
У входа сидел сгорбленный старичок и торговал священными предметами: иконами, статуэтками святых, гвоздями, которыми распяли Христа. Этот человек казался таким маленьким и ничтожным на фоне могучих стен. Но это так и должно быть — ведь храм вечен, а человек временный жилец на земле.
Хасинте и Макарио все было знакомо в этом храме. Еще в детстве они приходили сюда вместе с родителями. Каждая ступенька была чем-то памятна. Правда, Хасинта не знала, сколько этих ступенек. И она жалела сейчас, что никогда прежде не считала их.
На мостовой недалеко от храма стояла та самая красивая машина, на которой приехали американцы. Хозяева автомобиля поджидали удивительную пару наверху, у входа.
Хасинта поставила колено на первую ступеньку и прошептала молитву. На мраморной ступени колено не так болело, как на булыжной мостовой. Хасинта поднялась на следующую ступеньку и еще на одну. На каждой белой мраморной ступени оставалось кровавое пятно. Но теперь она твердо знала, что у нее хватит сил отблагодарить святого Вильясеку.
— Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, — шептали губы Хасинты.
И наконец, последняя ступенька. Хасинта опять прошептала молитву и направилась к входу. Теперь она двигалась по каменным плитам храма, печатая на них кровавые следы.
Макарио остановился у входа, положил шляпу на пол, встал на ее широкие поля коленями и прочитал молитву. Когда он поднялся, к нему подошли американцы.
Американец похлопал Макарио по плечу и, перестав жевать резинку, спросил:
— Вы муж этой женщины?
— Да, сеньор, — ответил Макарио.
— Зачем она сбивает свои колени о мостовую?
— У нее, сеньор, болели ноги. Врачи брали деньги, а вылечить не могли. Жена стала просить святого Вильясеку помочь ей, и он помог.
— Послушай, Элен! — крикнул американец своей подруге. — Этот Вильясека ничего