Я не выдержал и прыснул. Несмотря на всю свою выдержку.

Они обе встали, Аня бросила на меня испепеляющий взгляд и спросила Ингу:

– Ты сходишь со мной платье поменять? Оно слишком длинное. Мне даже короткие платья длинны. Ну, я пойду.

И ушла.

* * *

– Это не Марта.

Я сидел напротив Инги как идиот. И не мог понять, чего я ожидал. Что она немедленно полетит к Марте и все ей расскажет? Объяснит – и все будет как было? Что время повернется вспять? Что эти несколько последних месяцев испарятся, растают как дым?

– Точно? Она красивая…

– Это Марта. Но не вся…

И я рассказал ей, как мы с Мартой ездили на Мазуры, – как же давно это было, как будто тысячу лет назад. Рассказал о журавлях и травме. О банке консервов, которую она открывала. О шраме, который остался у нее на правой руке, вот тут, на фаланге. А потом открыл компьютер и показал ей снимок.

На правой руке не было ни следа от шрама – вызывающе гладкая, целая рука.

– И что теперь? – она смотрела на меня очень внимательно.

– Я найду этого сукина сына, чего бы мне это ни стоило, – твердо ответил я.

– Да я тебя не спрашиваю, кого ты там найдешь! Я тебя спрашиваю, что ты с этим делать будешь?!! – она постучала по экрану.

– Так я и говорю – что буду делать! – я разозлился.

– Ты как ребенок. Злишься вот. Ты злишься все время. Ты ее простишь? Я вот о чем спрашиваю. Ты ее любишь?

Люблю ли я Марту?

Хьюстон, у нас проблема!

Потому что не буду же я такие вещи рассказывать лесбиянке. А что я должен сказать?

Что я любил смотреть, как она спит?

Что мне нравилось все, что она делает, даже когда она принесла пластиковую муху и наклеила в туалете? А потом заявила с важным видом: «Я тут прочитала в журнале, что мужчины азартны и каждый из них будет стараться так написать на муху в унитазе, чтобы ее утопить и чтобы при этом не было брызг. Вот я и решила это на тебе проверить…»

Что с той минуты, как она появилась в моей жизни, мир стал ярче?

Что я стал чувствовать себя более сильным?

Что меня трогало, как она плакала на глупых фильмах и хохотала над книжками?

Что она часто прерывала работу, чтобы что-то мне прочитать или поделиться чем-то, что я должен был узнать немедленно и непременно?

Что она будила меня ночью, потому что «мне приснился кошмар и как же хорошо, что есть ты…», а я обнимал ее, прижимал к себе и знал, что буду защищать ее от всего, даже от ее собственных снов?

Что она засыпала, прижавшись к моей спине, а я наслаждался ощущением ее близости?

Что секс с ней был потрясающим?

Что она всегда удивлялась миру и не верила в подлость? Что у нее любая гадость всегда была недоразумением, ошибкой, кто-то хотел сделать как лучше, но вот не получилось?

Что она ждала меня вечерами, а встречая, обнимала меня за шею и шептала: «Я так по тебе скучала!»?

Я рассказал все это.

Наверно, впервые в жизни я сказал это вслух.

– Иеремиаш… – Инга смотрела на меня с любопытством. – Но ведь я тебя спрашиваю, любил ли ты ее. А по тому, что ты мне сейчас рассказал, я вижу только одно: что она тебя любила…

Женщины все-таки бывают удивительными идиотками. Ведь я же ей как на духу, как никому другому…

– Тебе было хорошо, потому что она о тебе заботилась, говорила, что скучала, читала тебе…

Тут я уже возмутился: да при чем тут, господи помилуй, то, что она мне читала! Читать – это еще ничего не значит.

Инга, наверно, и правда прилетела с другой планеты.

– А я тебя спрашиваю, что ты для нее делал. Не что она для тебя, а что ты для нее. Потому что я думаю, одно глупое фото не может все разрушить. У вас должны были и до этого фото быть проблемы. Тебе больно, что вы не вместе?

Вот ведь я ей только что черным по белому расписал всю историю – а она цепляется все равно.

Одна фотография – и я все потерял.

Разве я это фото сделал?

Разве я его сам себе послал?

Разве я размахивал этим пальцем?

Что я для нее делал?

Вот это самый типичный случай, когда тянут кота за хвост.

– Так ты подумай, что ты хочешь со всем этим делать.

Вот спасибочки.

Вообще мне в этот раз не помогла.

* * *

Как такое возможно, чтобы я, специалист по деталям, не заметил настолько очевидной вещи? Я не мог этого понять. Конечно, у меня тогда кровь вскипела, это правда, и я среагировал быстрее, чем подумал. Но разве этого объяснения достаточно? А вдруг Инга права? Что все это было мне просто на руку? Что я просто искал повод? Да нет, это такая чушь, что уши вянут.

Ведь именно потому, что я был в ней так сильно уверен, меня это так сильно задело.

И так заморозило.

Только потому, что она была женщиной моей жизни. Если бы я ее не любил – мне было бы на это совершенно начхать.

А если самый близкий человек тебя обманывает, то ты начинаешь ненавидеть весь мир.

Я поэтому так отреагировал – и только поэтому. Потому что она была для меня всем.

Я найду негодяя, который мне это сделал, я его уничтожу. Тот норвежский психопат рядом со мной будет выглядеть невинной овечкой.

В этом я был уверен.

А тут Инга вдруг опять начала намекать, что такое совпадение в принципе очень странно, и опять заговорила о том сериале, который начинается прямо с такой же вот сцены.

Женщины всегда хотят, чтобы у них все сошлось одно к одному. Как в пазле!

Но я со сценаристом этого сериала не разговаривал! Я вообще не знаю этого мужика! В глаза его не видел! Я глянул в Интернете, хотел узнать имя – но оно мне ничего не сказало. Это вообще тупиковый путь.

Тем более что фотографию я получил в начале февраля, сериал уже запустился, так что сценарий был написан еще раньше.

Геракл опять скулит, хотя я его в семь часов выгулял.

Я надеваю на него упряжь и выхожу еще раз. Он старательно семенит около меня, но поводок короткий, он даже до цветов не достает. Ну ведь это идиотизм – водить собаку на таком коротком поводке! Он смотрит на меня умоляюще – и, по совести говоря, я бы тоже не смог отлить, если бы меня кто-то на таком коротком поводке водил…

Я оглядываюсь по сторонам: собак вроде нет… в конце концов я спускаю его с поводка, он отходит от меня на метр, смотрит с благодарностью, поднимает ногу. Ну пусть походит, ему ведь тоже не легко приходится.