Бывало, что даже красный крест не защищал тех, кто его носил. «Я видел убитых немцами санитаров и офицеров-врачей, – докладывал врач 2-й танковой дивизии. – Одного из них раздели догола и повесили на потолочной балке, вогнав штык ему в живот». Немцы, в свою очередь, обвиняли союзников в том, что те атаковали санитарные машины, несмотря на хорошо заметные красные кресты.

В тыловых госпиталях главной угрозой был стресс: некоторые врачи не выдерживали сильного физического и психического напряжения. Крики, зловоние гангренозной плоти, кровь, ампутированные конечности, ужасные ожоги танкистов становились кошмаром, выдерживать который с каждым днем становилось все труднее. Удивительно то, что большинство врачей сумело выстоять. Капитан из 100-го эвакогоспиталя подсчитал, что за три с половиной месяца он провел более 6000 операций: «Я до того наметал глаз, что научился по типу раны определять, наступали наши войска, отступали или сидели в обороне. Научился и отличать самострелы». Новички чаще всего получали ранения от мин-ловушек и растяжек. «Солдаты с самострелом обычно прибывали сразу после начала сражения. Во время наступления самыми частыми были ранения от минометных мин и ружейно-пулеметного огня. После прорыва или захвата позиций противника поступали бойцы с ранениями от подрыва мин-ловушек и растяжек. Когда войска стояли в обороне, почти все ранения были от осколков 88-мм снарядов». А вот начальник отделения рентгенографии 2-го эвакогоспиталя поражался тому, насколько стоически переносили ранения солдаты. «Эта война – настоящий парадокс, – писал он. – Пробуждая в людях самые низменные инстинкты, она же возносит их на вершину самопожертвования, самоотречения и беззаветного служения долгу».

Психологические травмы по-прежнему составляли значительную долю общих потерь. Медико-санитарной службе сухопутных войск США пришлось столкнуться в Нормандии с 30 000 случаев боевой усталости. К концу июля действовали уже два центра ее лечения на тысячу койко-мест каждый. Врачей поначалу шокировали высказывания строевых командиров о необходимости поскорее крестить новичков в кровавой купели боев, однако было ясно, что постепенное привыкание к боевой обстановке куда лучше, чем шок от того, что на человека внезапно обрушились все ужасы войны.

Ничто, впрочем, не могло помешать лавине случаев, когда во время артобстрела люди «дрожа замирали с округлившимися глазами», или «вопя носились по кругу», «сворачивались в тугой клубок», или даже впадали в транс прямо на поле боя и начинали собирать цветы, не обращая никакого внимания на рвущиеся вокруг снаряды. Другие не выдерживали напряжения в дозорах и начинали вопить: «Нас убьют! Нас убьют!» Молодым офицерам приходилось что-то делать с солдатами, которые «вдруг начинали хныкать, съеживаться, отказывались встать, вылезти из окопа и идти вперед под огнем». Некоторые прибегали к самострелу, но кое-кто (число таких, правда, неизвестно) кончал жизнь самоубийством.

Военным врачам приходилось заниматься и традиционными проблемами. Так, укусы блох, полученные в крестьянских домах и на сеновалах, могли способствовать проникновению инфекции. Много излишних бед приносило то, что усталые солдаты напивались неразбавленного кальвадоса, именуемого ими «бормотухой» или «белой молнией» – за его крепость. Наблюдался резкий рост числа страдавших поносом, но и запоров было немало, особенно среди танкистов. Пересоленные солдатские пайки были объектом всеобщей ненависти. Даже лимонадный порошок с витамином C использовали в качестве чистящего средства. Появилась шутка, что пленные немцы жаловались, будто их насильно кормят американскими пайками в нарушение Женевской конвенции. Солдаты мечтали о мороженом, хот-догах и молочных коктейлях. Но такая возможность представлялась лишь тем, кого выводили в тыл, да и то после появления передвижных пунктов питания, в которых заправляли девушки-добровольцы из американского Красного Креста. Их появление давало солдатам возможность поболтать с девушками из родных краев. Отдыхая, солдаты предавались и более привычным для мужчин радостям. В день получения жалованья играли во всевозможные азартные игры – от костей до покера во всех его разновидностях. А если деньги заканчивались, то игра шла на сигареты, как в ожидании дня «Д».

Соблюдать личную гигиену в условиях дождливого лета тоже было нелегко – возможность помыться выпадала нечасто. Некоторые француженки не могли сдержать своего любопытства, чем очень смущали американцев. «Мне было трудненько привыкнуть к тому, что женщины глазеют, как моются мужчины, – писал в дневнике один офицер-медик. – Десятки солдат в чем мать родила купались и плавали в воде рядом с мельницей, а две женщины как ни в чем не бывало сидели на берегу, иногда вставая, чтобы получше видеть».

Требовалась изобретательность, чтобы в июле того года уберечь от дождя хоть что-нибудь. Один сержант 1-й пехотной дивизии вспоминал, что всегда хранил в подшлемнике сухую пару носков и немного туалетной бумаги. Солдатам также приходилось все время следить за своим снаряжением, потому что любопытные дети вечно пытались что-нибудь стащить на память. Маленькие французы донимали их требованиями «дать сигарет для папы», а потом отходили подальше и курили сами. Они вечно вились вокруг палаток-столовых в тылу, несмотря на приказы гнать их оттуда. Американские солдаты постоянно баловали их: «Французские ребятишки часто забегали к нам с жестяными ведерками и становились возле палаток. Мы всегда откладывали немного еды, чтобы потом дать им».

Одного жандарма в Комоне, в тылу 1-й дивизии, убедили попробовать жевательную резинку. Одной из его главных задач было недопущение солдат в погреба, где они рылись в поисках вина и кальвадоса. Жандарм со своими подчиненными придумал писать у дверей слово «заминировано». Но когда он был уже готов сжалиться над солдатами, отчаянно нуждавшимися в выпивке, то был глубоко шокирован, впервые найдя мертвого солдата союзников, с которого уже сняли сапоги. «Я понимаю, что мы живем в крайней нужде, но это!..» – писал он. Факты мародерства заставили его по-иному взглянуть на своих соотечественников. «Я был очень удивлен, узнав, что это присуще всем слоям общества. Война пробудила атавистические инстинкты и превратила в преступников многих законопослушных людей».

В то время как немецкая 7-я армия опасалась, что основной целью следующего наступления американцев может стать Перьер, Брэдли по-прежнему пребывал в решимости захватить Сен-Ло, атаковав город с Мартенвильской гряды, расположенной к северо-востоку от города.

Участок в районе Мартенвильской гряды беспокоил германское командование, поскольку от 3-й парашютно-десантной дивизии Шимпфа почти ничего не осталось. Брэдли получил дешифровку перехватов «Ультра», в которой говорилось, что 2-й парашютно-десантный корпус Майндля потерял 6000 человек. Роммель собственными глазами убедился в тяжести положения, посетив штаб Майндля вечером 14 июля. (Погода в тот день была отвратительная, поэтому Роммель мог не бояться воздушных налетов союзников.) Майндль предупредил его, что требование Гитлера удерживать линию фронта любой ценой вполне может обернуться катастрофой. Менее чем через неделю Майндль пожаловался командующему воздушно-десантными войсками генералу Курту Штуденту, что два его запроса на подкрепления остались без ответа. Боеспособность же тех подкреплений, которые все-таки прибывали, была крайне низкой, в результате чего они несли огромные потери, как это было и у американцев с англичанами. Среди этих подкреплений для воздушно-десантных частей были даже пилоты-курсанты, не завершившие обучение в Германии из-за катастрофической нехватки горючего.