Откуда-то сбоку вышел Кларк, он вытирал руки о куртку. На нем была легкая парусиновая курточка мутно-зеленого цвета. Он только что причесался, волосы гладко лежали на висках, открывали невысокий лоб.

– Вкусно пахнет! – весело сказал Кларк. Сел на табурет рядом с Кларой, поглядел по сторонам. – Хорошо, что вы попросили его остановиться. Нас бы он не послушал.

Услыхав его неторопливую, протяжную речь, кто-то из мальчишек в кабинке захохотал, другие подхватили. Кларк сердито оглянулся на них.

Вышли Джонатан и Роберт. Джонатан замешкался, стал смотреть, как жарятся сосиски.

– Пускай ржут, дураки, ты не обращай внимания, – сказала Клара, взяла у официантки завернутый торт и положила к себе в сумку. Ее ничуть не заботило, слышат ли ее те мальчишки, она сказала это в полный голос, весело и дружелюбно. Кларка будто оглушило, он круто повернулся на табурете. Джонатан опустил глаза. Официантка принесла им в маленьких картонках булочки с сосисками, уже намазанными горчицей, и внимательно посмотрела на Клару. Сыновья Ревира чуть не бегом бросились к дверям, они не решались приняться за еду тут же, в ресторане; Клара неторопливо пошла следом. Кречет ждал – сейчас ее окликнут. Вдруг эти мальчишки что-нибудь такое скажут? Притвориться, что не слышишь? Но Клара-то притворяться не станет. Она преспокойно прошла мимо, а они, потягивая через соломинки свое питье, не спускали с нее жестких и насмешливых глаз.

– Я думала, это порядочный ресторан, – сказала Клара Ревиру. – А это самая обыкновенная забегаловка.

Когда наконец добрались до Гамильтона, всех уже мутило от долгой езды. В глазах у Кречета рябило от исхлестанных дождем мостов, по которым они проезжали, – такие старые, скучные мосты, а под ними мелькают узкие долины, далеко внизу бегут рельсы, откосы по сторонам кое-где поросли травой. Ревир теперь едет медленнее. На шоссе вливаются новые потоки машин, и оно уже все скользкое от дождя. И гудки машин сквозь шум дождя звучат приглушенно, жалобно.

– Это не твоя фабрика? Вон там? – спросила Клара.

Ревир сказал – нет, не его. Вдалеке, за какими-то пустырями, за тесными сборищами словно кое-как сваленных в кучу каркасных домишек, поднялись в хмурое небо фабричные трубы. У каждой наверху – красноватый огненный венчик.

– Там пожар? – спросил Кречет.

– Нет, Кристофер, так и должно быть, – сказал Ревир.

Мелкий дождь брызжет в ветровое стекло, «дворники» смахивают капли, но сейчас же стекло опять становится рябое. Кречет напряженно выпрямился – вдруг что-нибудь проглядишь. Сбоку у дороги что-то делают люди в белых шлемах, на шлемах дрожат яркие отблески; оглушило прерывистым сверлящим грохотом, у Кречета даже зубы заныли.

– Фу, черт, – сказала Клара.

Проехали. Теперь Ревир ведет машину по широкой улице, но дома и постройки тут странные, они стоят впритык к тротуару. Многие заколочены, и на запертые двери, на слепые окна кто-то налепил афиши – отвратительные, кричащие ярко-желтые рекламы цирка и сигарет. В одном деревянном доме живут люди: окна крест-накрест забиты досками, а все равно на веранде стоит холодильник и с порога смотрит босоногая негритянка.

– Тут все черные? – спросил Кречет.

– Только в этом месте.

– Мы тут остановимся?

– Нет, – сказала Клара и засмеялась.

Немного погодя опять подъехали к перекрестку и свернули на дорогу пошире, посередине – разделительная полоса, и на ней трава, кусты, даже деревья. Кречет смотрел во все глаза.

– Вон тот дом мне нравится, – сказала Клара и показала пальцем.

Ребята на заднем сиденье о чем-то болтали.

– Погляди-ка, вон, в витрине. – Клара потянулась, тронула Ревира за рукав. – До чего миленькое платье, никогда такого не видала!

Голос ее чуть заметно дрогнул, в нем прорвалось что-то просительное, умоляющее, она этого, пожалуй, и не заметила, а Кречет понял и смутился. Позже, через несколько часов, Ревир ей скажет – пускай купит себе все, что захочет, и она удивится и обрадуется, ведь к тому времени она уже забудет про платье в витрине. У нее немало бывает вот таких неожиданных радостей.

Теперь пошли другие места, дома по сторонам большие, не хуже, чем у Ревира. Они стоят далеко от дороги, а перед ними просторные зеленые лужайки. От волнения Кречета бросило в дрожь: разговоры ребят за спиной, болтовня матери и эти дома, тихие, непроницаемые, непривычно разукрашенные по фасаду, – все такое чужое, непостижимое, удивительное. А ведь это все только проносится мимо, а впереди – похороны, и там надо будет увидеть покойника.

– А здорово ты ведешь машину, и как быстро, – сказала Ревиру Клара.

Опять поехали под гору, но теперь ясно почему: вдали виднеется то ли река, то ли озеро. И все тянется к этой воде. Улица вся кирпичная, и кирпич под дождем блестящий, чистый, в полях ничто не может быть таким чистым, и все дома поставлены лицом к воде. Она сегодня серая, неспокойная. И не разберешь, то ли она вдалеке сливается с небом, то ли это сереет другой берег.

– Нравится тебе, Кречет? – спросила Клара.

– Пожалуйста, называй его настоящим именем, – сказал Ревир.

– Кристофер, – сказала Клара. Сказала не очень уверенно и легонько толкнула его в бок; мол, это просто шутка. – Вот в каких местах живет родня твоего отца, Кристофер, нравится тебе здесь, а?

– Не знаю…

– Может, и ты когда-нибудь станешь тут жить – хочешь?

– Я здесь сколько раз бывал, – сказал Кларк. Подался вперед, оперся на спинку сиденья за плечами Клары. Кречета это возмутило. Охота была чем-то делиться с Кларком! – Вот он, их дом. А цвет мне не нравится.

Ревир свернул на мощенную кирпичом дорожку, миновал ограду и подъехал к огромному серому дому. Дом – с колоннами, прямо как на фотографии в книге; когда смотришь эти снимки, невозможно поверить, что и вправду где-то есть такие дома. Клара достала пудреницу и напудрилась. Вытянула шею, оглядела себя: лоб, щеки.

– Господи, – прошептала она, – я на черта похожа от этой езды.

Старательно надела шляпу; длинные пальцы двигаются беспокойно, неуверенно. Ногти почти бесцветные, а некоторые обломаны, совсем короткие. Кречет всем существом ощутил, как она волнуется.

С парадного крыльца сошел человек в коричневом плаще. Клара опустила окно, он им крикнул:

– Проезжайте за дом, там поставите машину!

И коротко махнул рукой Ревиру – поздоровался, но без радости; плащ распахнулся, и стало видно, что на этом человеке надето все очень дорогое и хорошее. Вокруг дома – вечнозеленые кусты, да такие высокие, что совсем заслоняют некоторые окна. А окон в доме много, уж слишком много. Даже на третьем этаже есть окна. Сбоку сад, и в нем люди… нет, почти с испугом Кречет разглядел: не люди, а какие-то серые статуи. Цветут поздние осенние цветы, а все остальное увяло и заброшено. Какой-то он несчастный, унылый, этот сад, под дождем это особенно заметно. Наверно, в доме пахнет плесенью.