На этот вопрос нет ответа, пришел к выводу Хауден, и никогда не существовало. Голос партийного организатора вернул его к действительности.

– Так как они восприняли? – повторил Ричардсон, имея в виду утреннее заседание кабинета министров в полном составе.

Обернувшись от окна, Хауден переспросил:

– Восприняли что?

– Союзный акт, конечно. А что же еще? Джеймс Хауден не торопился отвечать. Они находились сейчас в парламентском офисе премьер-министра. Комната 307-С – помещение не столь официальное и просторное, как его постоянный офис в Восточном блоке, но расположенное зато в непосредственной близости от палаты общин.

– Странно, что вы удивляетесь, что же еще. Что касается союзного акта, то большинство членов кабинета восприняло его на удивление хорошо. Конечно, какое-то несогласие – возможно, даже весьма резкое – обязательно возникнет, когда мы вновь возьмемся за его обсуждение.

– Могу себе представить! – сухо обронил Брайан Ричардсон.

– Это только мое предположение, – Хауден прошелся по кабинету. – Однако я могу и ошибаться. Очень часто большие идеи принимают легче и с гораздо большей охотой, нежели менее крупномасштабные.

– А это потому, что большинство людей мыслит очень узко.

– Не обязательно, – бывали моменты, когда цинизм Ричардсона действовал Хаудену на нервы. – Помнится, именно вы подчеркивали, что мы уже с давних пор шли к союзному акту. Более того, обговоренные мною условия крайне выгодны для Канады.

Премьер-министр сделал паузу, задумчиво потер нос и продолжал:

– Но вот что совершенно необычно в сегодняшнем заседании – некоторых куда больше заботило это жалкое и никудышное иммиграционное дело.

– Оно всех заботит. Надеюсь, вы видели сегодняшние газеты?

Премьер-министр кивнул и сел, указав Ричардсону на кресло напротив.

– Этот адвокат Мэйтлэнд в Ванкувере, кажется, доставляет нам немало неприятностей. Что мы о нем знаем?

– Я проверял. Похоже, просто молодой парень, довольно умен, никаких известных нам политических связей.

– Ну, это пока скорее всего. Дело такого рода – хороший способ ими обзавестись. А нет ли какого окольного пути подобраться к этому Мэйтлэнду – предложить ему место на промежуточных выборах, если он поубавит пыл?

Ричардсон решительно покачал головой:

– Слишком рискованно. Я навел кое-какие справки, и все единодушно советуют с ним не связываться. Если мы только обмолвимся в таком духе, он обязательно использует это против нас. Он из таких.

"В молодости, – подумал Хауден, – я тоже был из таких”.

– Ладно, – сказал он вслух. – А вы что предлагаете? Ричардсон заколебался. Три дня и три ночи, с той самой минуты, когда Милли Фридмэн протянула ему фотокопию, свидетельство сделки между премьер-министром и Харви Уоррендером, он без устали обдумывал возможные действия.

Где-то, был убежден Брайан Ричардсон, существовало противоядие против Харви Уоррендера. Какое-то противоядие можно отыскать во всех случаях – даже у шантажистов есть свои тайны, разоблачения которых они боятся. Но неизменно возникает одна проблема: как докопаться до такой тайны. В политических кругах – как в партии, так и вне ее – насчитывалось немало людей, чьи секреты стали известны Ричардсону – он либо узнавал их от третьих лиц, либо по случайности наталкивался на них сам. Все эти сведения хранились в тоненькой коричневой записной книжке, запертой в сейфе в его офисе.

Однако в этой книжке, заполняемой стенографическим письмом собственного изобретения, которое только он сам мог расшифровать, под фамилией “Уоррендер” не содержалось никаких данных, кроме одной записи, сделанной день-два назад.

И все же.., каким-то способом.., противоядие должно быть найдено. Но если кто-то его и найдет, понимал Ричардсон, то это будет только он сам.

В течение этих трех дней и ночей он вывернул свою память наизнанку.., обшарил все ее тайники.., вспоминал ненароком оброненные словечки, случайные происшествия, на первый взгляд незначительные факты.., мысленно перебирал лица, обрывки фраз, события и места их действия… Такой процесс в прошлом обычно оказывался плодотворным, но только не в этот раз.

Тем не менее в последние сутки его охватило мучительное предчувствие, что он почти у цели. Что-то такое было, и это что-то вертелось у него в голове. Одно какое-то лицо, одна какая-то реминисценция, одно только слово – и он тут же вспомнит. Вопрос только в том, сколько на это уйдет времени.

Его так и подмывало открыть Хаудену, что он знает об этой сделке девятилетней давности, поговорить с ним до конца откровенно. Это могло бы прояснить ситуацию, а возможно, и помочь им выработать план контрмер против Харви Уоррендера. Более того, подобный разговор мог подстегнуть память Ричардсона извлечь из какого-то ее самого потаенного уголка то самое терзавшее его и ускользавшее воспоминание. Но поступить так – значит предать Милли, которая в данный момент в приемной бдительно охраняет их покой. А Милли впутывать никак нельзя, ни сейчас, ни после. Что там спросил премьер-министр: “А вы что предлагаете?"

– Есть одно очень простое средство, шеф, которое я уже настоятельно рекомендовал.

– Если вы имеете в виду впустить этого Дюваля в качестве иммигранта, то сейчас об этом не может быть и речи, – резко возразил Хауден. – Мы заняли позицию и должны стоять на своем. Отступить – значит признать свою слабость.

– А если Мэйтлэнд добьется своего, в судебных инстанциях с вами могут и не согласиться.

– Нет! Никогда, если повести дело с умом. Я намерен поговорить с Уоррендером насчет того чиновника, что отвечает за Ванкувер.

– Крамер, – напомнил Ричардсон. – Один из заместителей директора, командирован туда временно.

– Вероятно, его придется отозвать. Опытный человек никогда бы не допустил специального расследования. А в газетах пишут, что он сам, по своей инициативе предложил его провести после того, как ходатайство Мэйтлэнда было отклонено. – Уже не скрывая гнева, Хауден добавил:

– Из-за этакой глупости все заново и закрутилось.

– А может, вам лучше подождать, пока сами не прибудете на место? – предложил Ричардсон. – Тогда самолично и устроите Крамеру хороший нагоняй. С программой познакомились?

– Да. – Хауден встал и подошел к заваленному бумагами столу у окна. Упав в кресло, потянулся к открытой папке и одобрительно заметил:

– Учитывая, как мало у вас было времени, работа просто отличная.

Хауден пробежал глазами отпечатанный на машинке текст. Поскольку через десять дней ему предстояло выступать в палате общин с заявлением относительно союзного акта, на ураганную поездку по стране было отведено пять дней – тот самый “тренировочный” период, который они запланировали с целью подготовить население страны к потрясающей новости. Свое турне он начнет послезавтра в Торонто, а завершит в Квебеке и Монреале. В промежутке посетит Форт-Уильям, Виннипег, Эдмонтон, Ванкувер, Калгари и Риджайну.