Клод Бонне, Кувалда, назвал ему адрес и приказал запомнить некий секретный пароль.

— Это наши ребята, — заметил он, — они всегда помогут.

Андреа понимал: воспользоваться явкой означало ступить на преступный путь, а этого он хотел меньше всего. Однако он поблагодарил Кувалду и пожал ему руку. Напоследок Клод Бонне предупредил:

— Будь осторожен. Хотя иногда стоит идти туда, где тебя никто не ожидает встретить, делать то, на что ты не можешь решиться, произносить слова, которые не идут с языка.

И вот Андреа стоял на пристани Тулона, вдыхая воздух свободы. В его холщовом мешке лежали деньги и «Дельфина» — единственный талисман и якорь в этом чужом, враждебном мире.

Андреа долго не решался пойти по улицам — ему чудилось, что его вот-вот остановят, прикажут предъявить документы, а потом арестуют. Свобода казалась невесомым мостиком, на который опасно ступать, хрупким цветком, который легко сломать, беззащитной птицей со слабыми крыльями.

Наконец он преодолел робость и долго блуждал по улицам. Проголодавшись, купил хлеб за два су и напился воды из фонтана, а после продолжил путь. Андреа удивляло все: яркие цветы на клумбах, певучие звуки колоколов, причудливые наряды толпы, разукрашенные экипажи. На каторге заключенных сгоняли в одно место, как стадо баранов, здесь каждый человек был сам по себе. Андреа не верил, что когда-нибудь научится ориентироваться в этой пучине, как до сих пор не понял, что перестал быть номером триста четырнадцать и обрел свое прежнее имя.

Заметив книжную лавку, он около часа топтался на противоположной стороне улицы, прежде чем решился перейти дорогу и толкнуть дверь. Звякнул колокольчик; Андреа очутился в душном тепле и был окутан дивным запахом покоя и древности, переплетенной кожи и бумаги. Он застыл в состоянии минутного блаженства; больше всего на свете ему хотелось, чтобы этот мир стал его домом, он желал в нем укрыться, мечтал остаться здесь навсегда.

— Что вам угодно? — сухо произнес пожилой хозяин, не прибавляя слова «сударь».

Андреа произнес названия так, как произнес бы спасительную молитву. Хозяин подошел к полкам и вернулся со стопкой книг.

— У вас есть деньги?

— Да.

К счастью, он смог заплатить и схватил свою покупку так, как если бы это был пропуск в рай.

Покидая лавку, Андреа заметил молодого помощника хозяина, который стоял ни жив ни мертв, сжимая в руках тяжелый подсвечник, и на его лицо наползла мрачная тень. Он ожидал, что к нему станут относиться, как к насекомому, но не был готов к тому, что его станут бояться.

Выйдя на улицу, Андреа торопливо сунул покупку в мешок и пошел прочь быстрым шагом, словно боясь, что кто-то догонит его и скажет, что он не имеет права открывать эти книги.

Когда пришла пора подумать о пристанище, Андреа рискнул войти в скромную гостиницу, где его тут же попросили показать документы. Он в испуге выскочил наружу. Андреа понимал этих людей: он был очень бедно одет, его волосы только-только начали отрастать, а на лице застыло выражение мрачной настороженности.

Андреа решил отыскать больницу доктора Моро. По дороге он старался обращаться с вопросами к тем, кто выглядел скромно и бедно, и при разговоре прятал глаза.

Наконец он подошел к большому зданию больницы. В высоких окнах сияло солнце, что показалось Андреа предвестником надежды, надежды, которая загоралась в нем всякий раз, как он вспоминал Аннету Моро.

Он не знал, что хочет ей сказать, он ничего не ждал, он просто хотел ее увидеть.

К сожалению, привратник ничего не знал о мадемуазель Моро, но в темных запутанных больничных коридорах, где витал запах сырости и больничной пищи, Андреа посчастливилось встретить одного из врачей.

— Что вам нужно? Вы больны? — спросил тот.

— Я хочу что-нибудь узнать об Аннете Моро, дочери доктора Моро. Когда-то она мне очень помогла. Я знаю, что она собиралась выйти замуж, и, к сожалению, мне неизвестна ее нынешняя фамилия.

— Дочь доктора Моро? Его младшая дочь? Она умерла, кажется, лет семь назад.

Андреа покачнулся. На миг ему почудилось, будто небо смешалось с землей.

— Умерла?!

— Да. Говорили, она заразилась опасной болезнью от какой-то нищенки, за которой ухаживала в женском отделении больницы. Ее не смогли спасти. А доктор Моро жив. Вы можете попытаться его повидать.

Андреа попятился.

— Нет.

Он вышел наружу. Горе заслонило действительность. Сердце было крепко сжато в невидимом кулаке. Много лет в его душе мерцал огонек, который позволял ему надеяться и жить, — при этом Аннета Моро давно превратилась в тень, ушла туда, откуда не возвращаются!

Андреа вынул из мешка одну из книг. «Коринна, или Италия», новый роман мадам де Сталь. Успела ли Аннета прочитать эту книгу? Видела ли она его с Небес, могла ли угадать его мысли, почувствовать, что творилось в его душе?!

У него мелькнула мысль обратиться в полицию и попросить вернуть его на каторгу, в жестокий, но привычный мир, однако Андреа понимал, что это невозможно до тех пор, пока он не совершит новое преступление.

Преступление он совершить не мог — ему мешал взор Аннеты, печально и ласково сияющий с неприветливых Небес.

Андреа переночевал под чьим-то забором. Ему понравилась узорная кованая решетка, увитая остролистным плющом, — она напомнила ему уголок родной Корсики. Он хотел заплакать, но не сумел — потому что отвык. Он неподвижно лежал на земле, положив под голову мешок, и ему чудилось, будто все в нем — и тело, и сердце — превратилось в камень.

Утром, едва свет прогнал тьму и на деревьях запели птицы, из ворот вышел прилично одетый человек. Увидев Андреа, остановился и спросил с любопытством, но без страха:

— Кто ты такой?

Андреа вскочил на ноги. Спросонья он не сразу сообразил, где находится, потому привычно ответил:

— Триста четырнадцатый.

Мужчина коротко рассмеялся.

— А где остальные триста тринадцать? Ты что — недавно освободился?

Андреа потупился.

— Вчера.

Собеседник внимательно и бесцеремонно оглядел его с головы до ног.

— Ты случайно не с Корсики?

Андреа рискнул поднять глаза.

— Да.

— Корсиканцев сразу видно, хотя ты хорошо говоришь по-французски. По мне они на вес золота, потому что в отличие от французов не привыкли брать чужое. За что ты сидел?

— За убийство.

Мужчина удовлетворенно усмехнулся.

— Не иначе на почве мести!

Андреа подумал, что то немногое из хорошего, что было в его жизни, сохранилось в немногочисленных воспоминаниях, будто солнце в капле воды. Точно так же трагедия его жизни могла уместиться в нескольких сухих словах.