Поистине, средства не важны. Холст или мрамор, кисти или резец – все это лишь средства. Настоящий художник не будет их рабом, он может и обязан творить из всего, что рождает в нем эстетический восторг и вдохновение.

Пусть я певец смерти и тления, недолговечности жизни, ее хрупкости! Я горжусь этим! Я обнажил обратную сторону материи, превращая красоту в уродство, жизнь в смерть, нежность кожи в отвратительные язвы, гладкость форм в ландшафт ран, естественность движений в выломанность позы. На этом контрасте оживают все представления о красоте, и, глядя на мои полотна, люди будут видеть совершенство, которое отвергнуто в них, и, чем отвратительнее будет то, что они увидят глазами, тем обворожительнее окажется то, что предстанет перед их внутренними взорами».

Мейстер положил перо и присыпал написанное песком. Затем повернулся и еще раз окинул взглядом свое творение: юноша и девушка слились в страстных объятиях, но смерть уже сковала их движения, превратив порыв страсти и любви в непристойную позу, и тление распространялось по иссеченным телам, уничтожая некогда зовущую плоть, искажая черты и разрушая былую красоту.

Конечно, слегка удручала недолговечность творения – каждое лишнее трупное пятно нарушало совершенство композиции, но, с другой стороны, разрушительной силе времени подвержено любое произведение искусства. Дольше всех стоят архитектурные памятники – если их не предадут огню завоеватели; на следующем месте скульптуры, но с ними нужно бережно обращаться. Книги, казалось бы, самые недолговечные и хрупкие, но ведь их можно переписывать сотни и тысячи раз – и так они способны избежать пожаров, наводнений и прочих напастей. Именно поэтому Мейстер решил не ограниваться «скульптурами», а запечатлевать их в виде рисунков и описаний, которые заносил в свой дневник.

Впрочем, его не смущала бренность тех композиций, которые порождало его воспаленное воображение: в любом случае он пережил бы любое из своих творений. С этим следовало смириться и просто создавать все новые и новые шедевры, которые будут ужасать тех, кто обнаружит их, и восхищать истинных ценителей, гурманов от искусства, которые не пожалеют денег, чтобы лицезреть их или хотя бы услышать из чужих уст описание «скульптур» неизвестного мастера.

* * *

Воздушный корабль летел невысоко, но довольно быстро: вершины деревьев проносились под ним, сливаясь в темноте в пушистый ковер.

Выглядел корабль так: наверху, накрытые огромной канатной сетью, находились шары, сделанные из нескольких слоев пропитанной особым раствором ткани, почти не пропускавшей воздух, а снизу к ним крепилась длинная открытая гондола, в которой на специальных металлических подставках горели костры, нагнетавшие в шары теплый воздух, поднимавший корабль вверх. К бортам прикреплялись мешки с песком, использовавшиеся для регулировки высоты полета: когда воздух в шарах остывал и корабль начинал снижаться, мешки сбрасывали. В гондоле могло разместиться около пятнадцати человек, а также три пуда не слишком объемного груза.

Дьяк стоял на носу и с наслаждением покуривал трубку. Дым стелился по ветру, быстро растворяясь в завихрениях воздуха. На корме располагался штурвал, соединенный валом с большим деревянным, окованным листовым железом, пропеллером, приводимым в движение хитроумным изобретением, устройство которого знал только Дьяк, сам собравший его в отдельном помещении. Оно представляло собой цилиндр, соединенный с баком, в котором находилась вода. Костры, нагревавшие воздух в шарах, кипятили и ее, превращая в пар, поступавший по трубам в цилиндр. Это все, что было известно спутникам Дьяка и тем, кто помогал ему при создании механизмов, – заканчивал он сборку сам в запертом помещении.

В центре гондолы, на дне, лежал на носилках человек. Он был без сознания и время от времени постанывал. Его нашли на дне оврага – в бреду, со сломанной ногой. Дьяк задумчиво вертел в руках драгоценный браслет, снятый им с руки раненого. Только благодаря этой вещи удалось его обнаружить, а также выяснить расположение логова вампиров.

Воздушный корабль нес Дьяка обратно в Ялгаад. Этот полет был первым, и король Малдонии был доволен испытанием. Теперь в его руках была сила, способная противостоять почти любому противнику. Когда на вампиров падет небесный десант, они должны будут обратиться в бегство. Дьяк улыбнулся и взглянул на раненого, еще раз поразившись произошедшим с ним изменениям. Если бы не браслет, который он дал Ольгерду перед тем, как тот уехал в Бальгон, он ни за что бы не подумал, что этот человек в одежде раба – капитан его телохранителей. У Дьяка было несколько объяснений, но они казались ему малоправдоподобными, и он хотел услышать разгадку от самого Ольгерда. Но тот был в тяжелом состоянии: перелом оказался открытым, и он потерял много крови. Если бы кость задела артерию, Эрнадила едва ли удалось бы спасти. Но сейчас у него был шанс. Нужно только быстрее добраться до Ялгаада – там, в стороне от любопытных глаз, Дьяк сможет применить свои знания, чтобы поставить его на ноги.

Он оглядел корабль и удовлетворенно хмыкнул: теперь, когда он стал королем и сам Верховный Жрец Ормак благословил его на царствование, весь потенциал Малдонии, вся ее военная мощь находились в его руках. Эти корабли могут стать лишь первым шагом на пути совершенствования машины разрушения, которую он сможет создать, если понадобится. Но Дьяк надеялся, что делать этого не придется. Он рассчитывал, что соседние страны признают превосходство Малдонии, и их присоединение к новой империи обойдется малой кровью. Впрочем, если кто-то будет упираться, всегда можно задействовать воздушные корабли. Этого должно хватить, чтобы самые непокорные признали власть Дьяка.

* * *

В лаборатории зажгли масляные светильники, со стола все аккуратно убрали и положили на него Ольгерда. Он был бледен и время от времени стонал, но очень слабо. Повязка на ноге почернела от крови и затвердела. Ее пришлось срезать, и рана снова открылась. Дьяк давно понял, что придется использовать магию, и поэтому выставил телохранителей за дверь, а сам наложил новую повязку, предварительно присыпав рану особым порошком, мгновенно превратившимся в густую вязкую массу. Затем он расставил на столе черные и красные свечи, а одну, белую, закрепил на груди у Ольгерда и начертил на воске иглой несколько магических знаков. Возле головы и в ногах Дьяк поставил по хрустальному кубу, размером с крупное яблоко каждый, а потом зажег лучиной все свечи.

Комната постепенно начала наполняться пряными ароматами, поплыл сиреневый дым. Дьяк положил обе руки на стол и начал читать заклинание, позволяющее создать вокруг раненого защитный кокон, который не даст душе покинуть тело и сохранит энергию, затраченную на лечение. Через несколько минут вокруг стола начали появляться светящиеся нити, сплетающиеся друг с другом и образующие узлы. Этот клубок становился все плотнее и плотнее, пока не скрыл Дьяка и Ольгерда.

Теперь можно было приступать к лечению. Прежде всего Дьяк закрепил кокон-ловушку, присоединив его к двум хрустальным кубам, – это позволило больше не отвлекаться на поддержание данного волшебства. Затем Дьяк нащупал нити, пронизывавшие тело Ольгерда, и установил с ними контакт. Они отозвались на его мысленное прикосновение подобно тому, как струны откликаются на чуткие прикосновения музыканта. Дьяк нашел нити, которые шли к сломанной кости и разорванным тканям, и для начала уничтожил отмершие мышцы и кожу. Затем он послал приказы восстановления. Он видел, как кости встали на место и начали срастаться, как вокруг них образовывалась новая плоть, еще очень тонкая, прозрачная, но постепенно приобретающая здоровый вид. Дьяк преобразовывал материю тела Ольгерда в необходимые ему ткани, заставляя одно превращаться в другое. По закону сохранения веществ он не мог сотворить нечто из ничего и потому заранее добавил в рану порошок, вначале остановивший кровь, а затем послуживший строительным материалом для кожи и мышечных волокон, на которые не хватило сил самого организма.