— — — — — -

экспериментально идентичное время» — тогда еще, к великому счастью, играл господин Дьердь; на него же накинулись стаей; стоило сделать два обманных удара, и, как бомбардировщики, налетели защитники, по одному с каждого бока, из чего он сделал вывод: речь идет о спасении шкуры; позволил мячу уйти, широким, «певучим» шагом вырвался из круга и направился по узкому спасительному коридору в сторону господина Дьердя, который, как природное явление, господствовал на 16-метровой; а ведь господин Дьердь в те времена был на закате своей карьеры; напр.: играл с грелкой для спины — «идиотизм»; господин Дьердь трогательно заботился о старшем брате, который своими нежными действиями, без сомнения, приобретал много недоброжелателей, хоть и играл честно: раздражение и гол порождают страсти, и господин Дьердь всегда сбивал с ног (втаптывал в землю, обламывал ноги, колотил, лупцевал, отделывал, дубасил) субчика, который перед этим сбил с ног и т. д. мастера. «Переполох был еще тот!»; а однажды в другой раз, на стадионе «Сталь» была гроза, и господин Дьердь заявил, что так играть не будет, ведь он выше всех, и в него обязательно ударит молния, на что мастер, забыв о капитанском достоинстве, — на ведь поставленная на карту жизнь младшего брата была ему дорога — предложил судье матча посадить себе на шею двоих судей на линии, чтобы они сразу стали самыми заметными фигурами, — таким образом, дилемма центрового была бы разрешена; «знаете, друг мой, штанга или распоследний защитник важнее, смело читай: значительнее судьей»; вот отчего он, еще не выйдя на поле, потому что дело происходило под одним из окружающих поле тополей, уже был сражен желтой карточкой; до этого он изволил получать ее только раз, в такой же маргинальной ситуации, но мастер, по крайней мере, осознавал, до чего могут довести его «временами просто пошлые шуточки»; слонялся себе вдоль края, остальные играли в отдалении, и тут вдруг увидел, что земля зашевелилась, кочка заелозила, и вот те на: шнюф-шнюф-шнюф, поднялась кротовая кучка. «Мастер, — обратил мастер внимание судьи на линии на возникший феномен-мастер, подайте сигнал, кроты в ауте»; «знаю, шутка неудачная, но они правда были в ауте»; судья на линии подозвал главного судью, и мастеру показали желтую карточку, со словами — ей-богу; «нечего издеваться над малобюджетной рабочей ассоциацией»; «вы видите, mon ami, видите, какая социальная чувствительность свирепствует» — а один раз ему пришлось участвовать в матче после двух часов сна («так получилось»); два часа сна — этого для его развивающегося организма мало; в такие минуты кажется, что пространство вогнулось и что надо, двигаясь боком, протискиваться между двумя невидимыми штуками; живот он, как индус, полностью втягивает, голову поворачивает, чтобы нос не создавал препятствий; прямо египетское изображение! а вот занятие мячом в такой ситуации проблема еще та! хотелось бы, чтобы господин Банга или Дора, женщина с неохватной талией, как-нибудь нарисовали такую вогнутость — долгая, коленная передача

(после этого) Мастер взглянул на стекло двери. Грязные волосы красиво вспыхнули, как лунный свет или «костер». «И много славных девчушек в комбинезонах, с прутиками в руках, негромко поют революционные песни и чуть-чуть фальшивят» — со свойственной ему стремительностью он тотчас продолжил поэтическую картину. Мастер изволил опустить голову — «сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Мое Благоволение» — и, не замедляя спешки, заправил в штаны выбившуюся майку, затем передумал, поправился, вытащил ее оттуда, вытер лоб и затолкал назад.

То были плоды легкой победы, он тоже неплохо себя проявил. «По крайней мере, на семерку».

Он уже переступал ноющими ногами по сброшенной полосатой форме, от этой привычки даже вопреки частым предупреждениям не мог (или не хотел?!) избавиться, когда рядом прозвучал голос Убийцы. (Он уже изволил предчувствовать.) «Знаете, друг мой, я, переживая перед матчем, о ком угодно могу подумать, какой, мол, хороший игрок». В самом деле: в юнце, у которого еще молоко на губах не обсохло, он видит титана, распираемого силой, выше всех на голову, в хилом старике усматривает ум, «этому и бегать не надо, он щиколоткой будет раздавать пасы, а мы — носиться по полю как угорелые». «Грязная скотина», — сказал противник, который зачесывал волосы как Элвис Пресли в молодости. «Хохолком». Мастера до крайности занимал, прямо терзал, вопрос, подбриты ли волосы сзади. Поэтому он немного отодвинулся в сторону на форме, словно натирая пол. (Ренуар: «Женщина, натирающая пол воском».) «Свинья», — продолжал злобствовать неприятель. «И правда», — подтвердил неожиданно мастер и, только Убийца поднял голову на эти слова, взглядом киллера мгновенно впился Убийце в затылок; но тщетно, тщетно: некачественное освещение (недостаточная яркость, не обходится без ряби в глазах и т. д.), а также отсутствие одной, а лучше полутора диоптрий не дали определенности, но и опровергнуть, конечно, ничего не опровергли. Ему хотелось, чтобы было подбрито. Мастера редко штрафовали так, как на этом матче. «За первые 5 минут я оказывался на скамье трижды». Убийца средств не выбирал. «Котлету из меня сделал». Мастера разъярило не это, с парочкой гадостей он готов смириться. «Такова задача защитника». Например, он прямо бесится, когда защитник — «маменькин сынок» и не «вылезает». Теперь досталось ему, и все бы ничего, но, с одной стороны, старый защитник загордился, о чем, как известно, сообщил мастеру, а с другой стороны, перешел определенные границы (пнул лежачего мастера, врезал ему по пояснице и т. д.). Итак, заметно было, что мастер злится — эстетический интерес, проявленный к волосам, ничуть того не смягчил! — и все же он ласково сказал: «Правда, сволочь был судья». Убийца подозрительно взглянул на него, а сам медленно — как бы готовясь к (символическому) удару — стянул штаны. Мастер сделал неожиданный выпад: «Сволочь, что не удалил тебя раньше». Он не осмеливался подойти поближе, хотя сейчас, казалось, мог бы ознакомиться с местным кодексом чести. Противник догадался, откуда ветер дует и что до сих пор был объектом насмешек.

«Че те надо, — сразу пошел в атаку Убийца, — думаешь, ты так круто играешь?» Мастер искренне ответил: «А вот и нет». Собеседник совершенно взбесился. «Да при мне ты б ни разу не ударил». — «Ты уж извини, старик, — произнес мастер невинным голоском, — у кого, черт подери, под носом я тогда бил?» — «Тогда, когда меня уже удалили». Дело принимало серьезный оборот. «Может и так, приятель, — изволил он сказать «сжав губы в ниточку», — но ты и до того еле ползал». — «Чего ты выпендриваешься? Чтоб в пятую лигу попасть? Да ты б от радости умер, если б в со мной в одной команде мог играть». Было видно, что Убийца обратился к славному прошлому. «Приятель, воспоминаниями сыт не будешь». Тот от злобы заерзал, поднял и швырнул полотенце. «Только не думай, что сам ни в жисть не состаришься». Мастер, пожав плечами, сделал шаг в сторону находящегося прямо рядом с раздевалкой душа, как раз на тот момент оказавшегося свободным. «И ты ни в жисть, ясно, ни в жисть не сыграешь в такой команде, как я». Мастер всем существом повернулся назад. (Шанс попасть в душ был, конечно, упущен.) «А че. Где ты играл-то». — «Где надо. Поспрашивай. Может, и скажут». Противник тяжело дышал и, сверкая глазами, смотрел на него. «Я поспрашиваю, — изволил сказать мастер с мгновенно возникшей грустью. — Как зовут-то?» — «И это тоже спроси!!» — «Ладно, приятель», — сказал мастер и пошел в душ. А когда вернулся, старый игрок уже собирался уходить. «Всем пока», — сказал он, ни к кому не обращаясь. «И тебе пока», — ответил мастер точно так же.