В этом чувствуется легкое преувеличение, также как элементарная любезность, маскирующая те чувства, которые он действительно испытывал к Аргентине в то время. Но затишье в его нынешней жизни теперь превращало те напряженные, полные жизни месяцы в такое же яркое воспоминание, как и год, проведенный им пустыне Сахара. Предчувствие, высказанное в письме, обращенном к Шарлю Саллю из Сиснероса, сбывалось; и счастье, которое выпадет отныне, он знал, всегда будет только случайным и неустойчивым.

Письмо к Луро Камбасересу было отправлено из дома номер 5 по рю де Шаналей. Поскольку Сент-Экзюпери поменял местожительство, вскоре после событий 6 февраля на плас де ля Конкорд он натолкнулся на Роджера Бокера на рю Руайяль, и они заглянули в кафе Вебера промочить горло. У Бокера было что рассказать относительно любопытного «динамического» менталитета «Патриотической молодежи» и других групп активистов, которые вызвали волну негодования. Он позвонил приятелю, окончившему Политехническую школу, и получил в ответ: «Мне много звонят в последнее время. Вы, случайно, не ищете протекции?» Словно ребята из тайной канцелярии уже по локоть ушли в работу, составляя черные списки подозреваемых, которые будут ликвидированы, когда настанет час. Сент-Экс, выслушав все с широко открытыми глазами, очевидно, понял только, как далеко распространилась фашистская гниль, и начал жаловаться на застой в творчестве, находя причины скучного существования в необходимости жить на правом берегу Сены, в шаге от бульвара Осман и универмагов «Прентан» и «Галери Лафайет». «Если бы мы только могли подыскать еще что-нибудь, – вздыхал он. – Я все отдал бы, чтобы перебраться на левый берег».

Вскоре после этого Бокер прослышал о квартире, которая должна была освободиться на рю де Шаналей, около Дома инвалидов. Сент-Экс немедленно приехал посмотреть на нее. Далеко не просторная, она имела всего четыре маленькие комнаты, расположенные на третьем этаже. Но внутренний двор, окруженный строгой стеной женского монастыря, был украшен раскидистым деревом, чьи дружелюбные ветви, казалось, хотели обменяться рукопожатием сквозь окна. Две комнаты со стороны улицы смотрели на постоялый двор и сарай для карет «Отель де Шаналей», очаровательный городской дом Людовика XV, первоначально построенный для герцога Майнского, а позже унаследованный Полем Баррасом (покровителем Жозефины Богарне) и известной мадам Талльен (ничего не говорящие имена для настоящего владельца и содержателя дома Ставроса Ниаркоса – грека и крупного судовладельца). Автомобили в середине 30-х годов продолжали оставаться роскошью для ограниченного круга счастливчиков, и рю де Шаналей, подобно ее фешенебельному соседу, рю Барбет де Жуи, с ее покрытыми листвой садами и изящными частными пансионами, создали успокаивающий приют для кого-то погруженного в коммерческую сумятицу рю де Кастелан. Консуэлу не пришлось долго убеждать, и в начале июля 1934 года она и Антуан перебрались по новому адресу в эту крошечную «клетку для мухи», с легкой руки Анри Жансона получившую такое название.

«Клетка для птицы» – более точная характеристика странного гнезда Тонио, которое он нашел для своей очаровательной «островной птицы», для этого «соблазнительного животного, чье пение шло по номиналу с его оперением» (снова определение Жансона). «Очень забавная, очень умненькая, очень подвижная, бесконечное щебетание, рисует, пишет и ваяет с удовольствием. Птица знания, редкая птица – из подвида Консуэлас, что соответствует ее имени. Я никогда не забуду, как Сент-Экс обыкновенно смотрел на нее. Она обезоруживала его, настолько хрупкая, настолько маленькая, настолько невыносимая, что время от времени ему приходилось ставить ее на место, что, я думаю, он и делал. Она удивляла, она очаровывала его, – короче, он обожал ее. Птица, которая отказывалась оставаться на месте. Она забиралась, всякий раз, когда воображение позволяло ей это, на своего большого шикарного медведя, и этим порхающим медведем был Сент-Экс. Они, казалось, спрыгнули из какого-то мультфильма Уолта Диснея. Сент-Экс, упакованный в двубортные костюмы, замятые на сгибах и часто с перекошенными пуговицами, был небрежен и далек от элегантности. При этом он не заботился и о роскоши квартир, где он разбивал свой бивуак: они были иногда слишком большими, иногда – слишком маленькими. Вещи, которыми он, случалось, пользовался, напоминали его костюмы».

Это было, определенно, незначительной составляющей, и ее незначительность подчеркивалась не только размерами Антуана, но также и экстраординарной активностью его жены. Жизнь с Консуэлой, возможно, время от времени доходила до истощения, но никогда не перерастала во взаимное раздражение. Поскольку Консуэла в значительной степени принадлежала к богемной среде, как и Антуан, все в их бытии перерастало в суматоху. В его комнате книги, галстуки, рубашки, пачки сигарет и зубных щеток валялись без разбора, сваленные, как книги и бумаги, которыми он когда-то переполнил свой школьный стол. Часто по вечерам приходили гости, часы били девять, могло даже подойти к десяти, когда внезапно Консуэла восклицала: «О, небо, я забыла об ужине!» И прежде чем гости сообразят, в чем дело, она подхватывала самого респектабельного из них и увлекала к двери: «Мы быстренько пробежимся по ресторанам и вернемся». И назад они возвращались через полчаса, нагруженные икрой, гусиной печенью, бутылками вина и сырами, которые, когда деньги у дамы заканчивались (что происходило нередко), оплачивались ее спутником. Если уж сам Сент-Экс порой оставался без гроша в кармане, с его женой это случалось значительно чаще, хотя, по-видимому, она не так сильно переживала повторение подобного бедствия. Без намека на деньги в сумочке, Консуэла, тем не менее, ловила такси и подъезжала к какому-нибудь кафе, например к Веберу на рю Руайяль, проворно выскакивала из машины, на ходу роняя швейцару: «Джозеф, не оплатите ли вы мое такси?», и с развевающимися шелками или мехами, как хозяйка, входила в кафе. Закуска неизменно была роскошной, даже немного чересчур для скромного вкуса Сент-Экзюпери: особенно когда появлялся швейцар, кепка в руке и заискивающе льстивая улыбка на лице, и Антуану приходилось долго рыться в кармане, чтобы возместить тому плату за такси и щедрые чаевые.

Сам Сент-Экс предпочитал иные средства передвижения, хотя ничуть не менее экстравагантные. Внезапное половодье гонораров за «Ночной полет» и премия «Фемина» 1932 года позволили ему приобрести жемчужно-серый прогулочный автомобиль «вуазан», на котором он катал Консуэлу и свою мать, когда помогал той переехать из Сен-Мориса в Канны. Следовало бы сменить машину на что-нибудь менее роскошное, когда наступила пора безденежья, но Антуан не мог сопротивляться искушению при виде эффектных автомобилей в витринах главного салона магазина «Бугатти» на авеню Монтейн. Оказавшись поблизости, он частенько останавливался для дружеской беседы с патроном, как звали Эттора Бугатти рабочие, друзья и даже семья, а когда его не было, с Фредериком Луазо, сумасбродным кавалеристом, которого босс нанял в качестве разъездного инспектора и вездесущего продавца на всем протяжении его сафари через всю Сахару.

Однажды, как вспоминает Луазо, Сент-Экс вошел в контору, как всегда «скромный и обаятельный», но на сей раз его широкое лицо с ямочками на щеках озарялось улыбкой. Обнаружив, что патрон отсутствует, он заговорил с его секретарем по поводу цены на модель с двигателем, литражем в 2,3 литра (с компрессором), чьими плавными линиями восхищался через витрину.