– Для друзей месье Бугатти, а я из их числа, ведь есть скидка, не правда ли? – спросил он.

– О, конечно, месье.

– И вы знаете какая?

– Думаю, это 10 процентов.

– 10 процентов – для друзей… А сколько для остальных?

– Такая же, – с пленительной улыбкой прозвучал ответ.

Результатом этого особого интереса стало приобретение «родстера» Бугатти, более скоростного, чем «вуазан». На нем Антуан (намного позже) едва не погиб, столкнувшись с крестьянской телегой, перегородившей шоссе. Но содержание этого колоритного транспортного средства отрицательно сказалось на шатких финансах его владельца. Время добавило зияющую дыру на заднем сиденье, которое никогда не фиксировалось, дверь приходилось привязывать веревкой, после того как ручка сломалась… Все это стало почтенным дополнением к декору машины, совсем как трещины в половицах и дыра под столом гостиной, полная гадюк, так очаровавших Сент-Экса в замке Сан-Карлос.

Автомобиль, на котором он катался по окрестностям в то время, когда ему не удавалось летать на самолете, стал почти психологической потребностью человека, который был не в состоянии находиться запертым в четырех стенах комнаты или конторы. Даже свои наброски он предпочитал писать в кафе, таких, как «Дё Маго» в Сен-Жермен-де-Пре, где гвалт стимулировал его мысль больше, чем безумие его ночной напряженной работы. И вовсе не так, как Жорж Бернаньос – другой большой любитель писать в кафе, – он нуждался в обволакивающих его всплесках приветливо общающихся между собой голосов. Однажды Жан Ихлер, когда-то живший с ним в пансионе в Вилла-Сен-Жан во Фрибурге, увидел, как Антуан прогуливается по платформе на станции Перраш в Лионе.

– Что ты тут делаешь? – удивился Жан.

– Ах, мой старичок, – неожиданно прозвучало в ответ. – Я нуждаюсь в этой мультипликации. Люблю смотреть, как прибывают и уходят поезда. Это дает мне вдохновение. Тогда я сажусь в буфете и начинаю писать.

В кафе, даже больше чем дома, Сент-Экс предпочитал встречаться с друзьями, часто читал им только что написанное, чтобы увидеть их реакцию. Он не доверял своему вдохновению. Стоило только остыть творческой лихорадке, он так же искренне искал ее, даже пускаясь во все тяжкие и выкуривая случайный косячок с марихуаной, подобно Колериджу. За каждым оставленным им параграфом, за каждой страницей стояли десятки, возможно, даже сотни вариантов, которые он разорвал и отверг. Но этот сизифов труд не сумел укротить его, и далеко за полночь, когда посетители уже покидали кафе, приходилось с шумом придвигать стулья к столам, лишь бы заставить его понять, что официанты закрывают заведение – надо же, в такую смехотворную рань, в два или три ночи! И Антуану приходилось собирать свои записи и уходить.

И у совершенства есть предел, и к началу 1935 года Сент-Экзюпери начинал чувствовать себя в неизбежных тисках. Жозеф Кессель, такая же сова, любил вытаскивать его с собой послушать игру цыганской скрипки в каком-нибудь русском ночном клубе, где он не только осушал, но буквально заглатывал бокалы шампанского, выставленные перед ним. Кессель был поражен страницами новой книги, которую Сент-Экс читал ему, настолько, что немного погодя отзывался о ней не иначе как об одной из «красивейших, самых насыщенных, самых новых и самых вдохновенных книг, когда-либо написанных человеком…» – щедрая похвала от собрата по перу, имевшего право на некоторую ревность (роману Кесселя «Экипаж» не удалось получить столько же похвал, как «Ночному полету»). Это суждение можно назвать скорее пророческим, поскольку тогда, когда были записаны эти слова (а произошло это в начале 1936 года), немногое из накопленного нового материала было издано, даже в авиационном еженедельнике «Аэро», проявлявшему такой же интерес к литературному творчеству по профессиональной тематике («Мой самый прекрасный полетный опыт»), как и к развитию воздухоплавания. Он согласился написать одно или два предисловия – для Мориса Бурде «Блеск и нищета авиации» и для «Судьбы Жозеф-Мари ле Бри» Жозе ле Бушера. Хотя соглашение с издателем давало Галлимару право на пять книг, Сент-Экс отказался поторопиться с предоставлением рукописи, которая, как он упрямо настаивал, оставалась «еще не готовой для публикации».

Тем временем им с Консуэлой надо было жить, и на нечто более существенное, чем надежда. Его работа в департаменте службы пропаганды «Эр-Франс» больше напоминала почетный добровольный труд за весьма мизерное вознаграждение. От него время от времени требовалось выступить с речью, не всегда он проявлял себя выдающимся оратором, но, по крайней мере, устанавливал контакты со многими влиятельными людьми, включая газетных редакторов, готовых сделать ему заманчивые предложения.

Начало первого опыта сотрудничества Сент-Экзюпери с газетой, на время вытащившей его из финансового болота, можно отнести к лекции, организованной им в «Аэроклубе Франции» в середине февраля 1935 года. Лекция сопровождалась документальным фильмом по авиационным достижениям в России, и среди почетных гостей присутствовал генерал Васильченко, советский военный атташе в Париже. Происходящее являлось частью кампании, связанной с восстановлением франко-советских отношений, вызванных все более и более резкой воинственностью новых властителей рейха, один из которых, майор фон Гольдер, приблизительно восемнадцать месяцев назад выпустил вызвавшую сенсацию трехсотстраничную книгу с прелестным названием «Как Париж будет разрушен в 1936 году!». Не желая отставать от немцев и итальянцев, постепенно и динамично выдвигавшихся в лидеры, русские предпринимали энергичные попытки создать современные военно-воздушные силы. Один из их ведущих инженеров, профессор А.Н. Туполев, даже разработал и произвел 42-тонный восьмимоторный монстр, который стал самым большим самолетом в мире. Его назвали «Максим Горький» в честь шестьдесят пятого дня рождения писателя, этот воздушный левиафан вызывал интерес у Сент-Экса. Он не отказался бы изучить эту громадину, что дало ему еще один повод для посещения той огромной неизведанной земли, этой terra incognita, так пылко восхваляемой одними и так резко и ожесточенно осуждаемой другими, под названием Советский Союз.

* * *

В отличие от Андре Мальро, чьи романы, в соответствии с его идеологией, оказывались столь же политизированы, Сент-Экзюпери никогда не питал особого интереса к политике. Он никогда активно не участвовал в работе политических партий, не состоял, как, например, его друг Жид, членом мирового антифашистского комитета, который Ромен Роллан и Мальро организовали в отчаянной попытке сразиться словом с делами. Но кровавые бунты февраля 1934 года, старания Мермоза привлечь его в «Огненный крест», возрастающая демонстрация силы со стороны тоталитарных режимов Италии и Германии постепенно пробудили в нем озабоченность тем, что происходило во Франции и Европе.

Единственная политическая группа, собрания которой часто и прилежно посещал Сент-Экс в то время, – кружок, образовавшийся вокруг Гастона Бержери, либерального представителя Манта, куда его привел друг – журналист Анри Жансон. Называть Жансона журналистом значит конечно же недооценивать достоинства этого кипучего иконоборца, чье живое перо оказывалось одинаково квалифицированным в стряпании резких критических статей, составлении сценариев к фильмам и сочинении пьес[10].