Дитмер молча показал Матвею Петровичу стопку исписанных листов.

Гагарин, Бухгольц и Дитмер сидели в губернаторской палате Канцелярии. Все трое были при полном параде: в камзолах, париках и со шпагами. Разговор предстоял совсем не дружеский.

— Реляцию твою, полковник, я уяснил, — вздохнул Матвей Петрович. — Однако же приказ государя следует исполнить. На это мне и светлейший указал. Придётся нам собрать и снарядить другие полки и повторить поход.

Загорелое и обветренное лицо Бухгольца окаменело.

— Сие невероятно, господин губернатор, — твёрдо заявил Бухгольц. — Нам не уравнять сил. У степняков авантаж в десятки тысяч, и скопление супротив Китая они имеют как раз на Шёлковом пути, на коем стоит Яркенд.

— Следует разъяснить им, что ты идёшь без брани, — с иезуитским смирением посоветовал Гагарин, — и воинские преимущества утратят угрозу.

— Полагаете, я этого не делал? — сквозь зубы спросил Бухгольц.

— Не вижу необходимости убеждать тебя, господин полковник. Поход на Яркенд есть приказ государя. Изволь постараться.

— Вынужден отказать! — жёстко ответил Бухгольц. — Вторая попытка обречена на ещё больший неуспех, нежели первая!

— Да куда уж больше-то? — хмыкнул Гагарин.

Он отлично понимал, что Бухгольц прав, но не мог не настаивать на втором походе. Матвей Петрович знал Петра Лексеича: государь разъярится и взыщет с губернатора: почему не повторил гишпедицию? Ежели Бухгольц согнёт выю, снова пойдёт в степь и погибнет в сражениях — хорошо: это ещё больше удовлетворит богдыхана. А ежели Бухгольц воспротивится, то он и будет виноват. А губернатор сбережёт людей и деньги.

— Не хочу порочить тебя, полковник, но чую за тобой трусость, — как бы невзначай обронил Матвей Петрович.

Он хотел разозлить Бухгольца, вывести из себя, заставить при Дитмере нагородить такой крамолы, что хоть «слово и дело!» кричи. Впрочем, Матвей Петрович не сомневался, что Бухгольц был устрашён степняками, но в этой робости Гагарин не видел ничего дурного и позорного; наоборот, опасение было весьма даже разумно. Все люди боятся. Но не все люди — полковники.

— Я офицер, господин губернатор, и могу вызвать вас на поединок!

«Попал!» — убедился Матвей Петрович.

— Это мнение о тебе составляю не только я, — заметил Гагарин.

Он растравлял Бухгольца, как пса.

Бухгольц поднялся на ноги и одёрнул мундир.

— Господин губернатор! — озлобленно и строго сказал он. — Я принимаю на себя всё неудовольствие государя и согласен ответить своей головой! Я не боюсь смерти! Однако же вести солдат на верную и бесславную погибель я отказываюсь! Того требует от меня честь офицера!

— Я напишу государю о твоём решении, — предупредил Гагарин.

— Как угодно. Я тоже напишу государю об этом!

Бухгольц развернулся и, звеня шпорами, шагнул к выходу.

Дитмер смотрел на Матвея Петровича вопросительно.

— Вот и славно, что он долдон, — ухмыльнулся Матвей Петрович. — Не надо будет на новое войско вдругорядь раскошеливаться. Казна губернская пуста, как колокол. Из своего кармана бы вынимал.

А Ивану Дмитриевичу было очень горько. Пусть губернатор подлец, но укорять его не в чем. Укорять следует только самого себя и боле никого. Он уже не мог возглавить второй поход, ибо сие означало, что в первом походе он отпраздновал труса, а теперь пытается восстановить доброе имя. Ежели первый поход он свёл на ретираду, дабы спасти солдат, то и дальше должен спасать солдат — должен препятствовать второму походу. Как иначе? Надо блюсти избранную стратегию. На кону его честь и даже его жизнь. Вроде бы он, полковник Бухгольц, не совершил недостойного дела, но невозможность прежней простоты поступков угнетала его, как тайное злодеяние.

Иван Дмитриевич сидел у себя в Воинском присутствии, приказав Тарабукину никого не впускать, и мучился над новым письмом государю. В сенях раздались шум, топот, сдавленная ругань, и в горницу вступил высокий краснорожий старик с седой гривой. На его широких плечах, несмотря на август, висела дорогая соболья шуба, распахнутая по всей длине. В двери какой-то дюжий мужик удерживал, облапив, вырывающегося Тара-букина.

— Я его не пущал! — крикнул Тарабукин. — Позвать караул?

— Господин полковник, я есмь обер-фискал Алексей Яковлев Нестеров, — с важностью назвал себя старик. — А се сын мой Николай, помощник.

— Уймись, Тарабукин, — распорядился Бухгольц. — Что нужно, Нестеров?

— Поставлен государем искоренять мздоимство подданных.

— Ну, искореняй, — раздражённо сказал Бухгольц.

— Должно допросить тебя на предмет снаряжения твоего похода.

Иван Дмитриевич сунул перо в стакан. Нестеров возвышался над столом Бухгольца прямой, как доска. Николай торопливо подтащил сзади к отцу лавку и поднял отцовскую шубу за нижний край. Нестеров не глядя сел.

— Допрашивай, — предложил Бухгольц.

— Довольно ли на твой поход запасено было различных воинских орудий, провианта и фуража?

— Всё в реестрах указано.

— Я не о числе спрашиваю, а о достаточности.

Бухгольц задумался.

— За потерей коней и быстрой убылью солдат всего имелось в достатке.

— Солдаты брешут, что повальный мор проистёк от неимения аптеки?

— Аптеки не было, это верно, — мрачно кивнул Бухгольц. — Однако же она была спасением от скорбута, но не язвы. От неё единственным средством обережения нам служило удаление больных от здоровых, но за теснотой в осаждённом ретраншементе сие осуществить не располагал возможностью.

— Значит, припасы по табелям сполна получены?

— Всё сполна, — подтвердил Бухгольц. — Я сверял.

— А цена припасов потраченной на них казне отвечала?

— Сим заведовал капитан Ожаровский, — сухо сообщил Бухгольц.

— Надобно вызвать его ко мне.

— Он убит.

Нестеров засопел, будто на всём ходу влетел в тяжёлый подъём.

— Спрошу прямее, — насупился он. — Имеешь ли обиду на руковождение в закупках персоной губернатора?

— Не имею, — отрезал Иван Дмитриевич.

— Дай мне денежные книги войска на изучение.

Как всякий военный, испытавший себя в бою, полковник Бухгольц был предубеждён против разных штабных служак и штатских казуистов, которые решали судьбы солдат вдалеке от пуль и картечи.

— Не дам, — сказал он. — Верховенство в военном деле принадлежит губернатору, вот у него и требуй.

Нестеров завозился в своей шубе, поворачиваясь как-то боком.

— Слушай, Бухгольц, — заговорил он утомлённо и свысока, — ведь твой Гагарин — вор отчаянный. Ты сам сие ведаешь. Не может быть, чтобы он из твоей казны не покорыстовался. Где вода текла, там всегда мокро бывает. Дай мне денежные книги, пока он их не подчистил. Найду его воровство — с тебя же царь за неудачу спрос убавит.