У Марии участились нарушения сердечного ритма, сердце то как бы замирало, то начинало стучать быстро-быстро, потом наступал небольшой перерыв. Она чувствовала себя все хуже, но старалась скрывать это от Павла, отворачивалась, присаживалась при каждом удобном случае, Павел тревожно присматривался, беспокоился, заботливо спрашивал:

— Что с тобой, сердце болит?

— Нет, ничего. Я просто устала.

Многие супруги с возрастом и годами совместной жизни все больше беспокоятся друг о друге. Но что Павел мог сделать? Медицинских знаний у него не было никаких, он только старался во всем помогать, следил, чтобы жена регулярно принимала лекарства, и научился измерять ей кровяное давление. А перебои в сердца не прекращались, Мария просыпалась по ночам от слишком редких ударов, думала о смерти, беспокоилась, как Павел останется один? Думала о Лиле, мечтала увидать ее еще хоть раз.

К ее состоянию присоединялась многолетняя усталость от жизни в коммуналке, ох, как мечтала постаревшая и больная Мария хотя бы напоследок пожить в отдельной квартире!

Павла, после шестнадцати лет заключения, устраивала любая квартира. Он привык к жизни в толкотне большого арестантского сообщества, где все вынуждены держаться друг за друга, чтобы выжить. Теснота жизни там приучала к людским контактам, давала взаимные связи, а это многое значит. Но это в тех жутких условиях, не в обычной человеческой жизни, где все хотят иметь право на свою отдельную, личную жизнь. Павел понимал, как устала от тесноты Мария, и хотел получить отдельную квартиру, больше для нее. Заботы друг о друге были главным в их совместной жизни.

Рассчитывать, что ему дадут государственную квартиру, не приходилось, их получали только большие начальники. Но в послевоенные годы стало развиваться кооперативное строительство, строили за деньги, выплачиваемые в рассрочку. Интеллигенция Москвы все чаще переезжала в кооперативы. Писатели были одними из первых и уже построили для себя кооперативный дом у станции метро «Аэропорт». Павел слышал, что они организуют новый кооператив, и вкрадчиво спросил Марию:

— Машенька, если ты согласна, я попрошу, чтобы меня записали в кооператив.

— В кооператив? Но это, наверное, дорого. Какие там условия?

— Первый взнос большой, а потом рассрочка на пятнадцать лет.

— Ты думаешь, мы сможем это осилить?

— Поднатужимся — сможем. А не сможем, попрошу Авочку одолжить.

— Как долго надо ждать?

— Говорят, около двух лет.

Мария думала, что может не дождаться квартиры, но хотя бы он поживет удобно. И еще у же была мечта, чтобы Лиля вернулась и жила с ними; а если она станет бывать наездами, все-таки у нее тоже будет комната. И тогда Мария решила:

— Дело в том, что надо записать туда Лилю на случай ее возвращения.

На следующий день Павел спросил Ильина:

— Как вы думаете, можно мне записаться в новый кооператив?

— Почему нет? Они, конечно, принимают в первую очередь членов Союза писателей. Но вы работник аппарата, у вас есть все права. Туда уже записался наш парикмахер и портные нашей пошивочной мастерской. В случае возникновения препятствий я нажму на председателя кооператива.

Без препятствий не проходило ничего. Павла отказались принять в кооператив, но вмешался Ильин, и его приняли. Он записал туда Лилю на трехкомнатную квартиру в пятьдесят два квадратных метра. Но в райжилуправлении чинили препятствия — не хотели давать три комнаты. Павел добивался, нервничал, скрывал от Марии, чтобы она не волновалась. Ильин объяснил:

— Видите ли, профессор, писателям предложили стандартный проект городского строительства. Но они привыкли к привилегиям и не хотят жить в пятиэтажной «хрущобе», их не устраивают маленькие комнаты, низкие потолки и отсутствие лифтов. Начались мои походы вместе со знаменитыми писателями по высоким инстанциям, мы добились разрешения на восьмиэтажные дома с потолками в два семьдесят пять. Но писателям и этого показалось недостаточно. Они хотели девятиэтажные дома с потолками в три метра. На это дала разрешение Екатерина Фурцева, секретарь ЦК. А вот в райжилуправлении при распределении квартир я сблефовал, не смог помочь вам…

Но протекция всегда была самой сильной и верной формой помощи в России, отсюда и уникальная русская поговорка «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Павел пошел на прием к председателю горсовета Николаю Дыгаю. Дыгай его узнал, принял тепло, расспросил про Семена Гинзбурга, спросил о просьбе, нажал какую-то кнопку, сказал два слова и улыбнулся Павлу:

— Завтра можете ехать за ордером на квартиру.

На другой день Павла встретили в райжилуправлении чуть ли не с объятиями, перед ними всячески лебезили и тут же выписали ордер на трехкомнатную квартиру. Осенью 1961 года они въехали в квартиру № 57 на восьмом этаже дома № 25 по Красноармейской улице. Квартира показалась им сказкой, Мария, улыбаясь, ходила по комнатам, пустые, они выглядели такими большими и светлыми.

— Павлик, тишина-то какая! Никого не надо стесняться, никого не надо стеснять, своя кухня, своя ванная, своя уборная.

От такой радости она даже стала лучше себя чувствовать. Павел проверял, как пригнаны двери и окна. Оказалось, что даже в кооперативных зданиях были оставлены большие щели, придется звать мастеров и поправлять.

Срочно нужна была кухонная мебель, а купить непросто, люди записывались на нее в очередь и ждали по полгода. Но помог вездесущий Моня Гендель, он позвонил директору мебельного магазина, картежному партнеру по Малаховке, и в тот же день Берги купили элегантную финскую кухню розового цвета.

— Налаживается жизнь в розовом цвете, — подытожил Павел, а Мария вздохнула и улыбнулась.

* * *

Высокие красивые писательские дома островом торчали среди стандартных пятиэтажек, убедительно обозначая собой символ социального неравенства. И жители низких «хрущоб», рядовые граждане, сразу невзлюбили новых соседей, они казались им неоправданно состоятельными и набалованными привилегиями. Люди понимали, что несколько известных писателей могли хорошо зарабатывать своими книгами, но им казалось неоправданным и несправедливым, что сотни ничем не замечательных людей живут намного лучше их среднего уровня, что у них есть свободный рабочий график и служебная независимость. Когда ранним утром рабочий и служащий люд спешил на работу, гуманитарии в писательских домах еще спали. Люди недружелюбно поглядывали на большие темные окна. И вечером, возвращаясь с работы, они косились на элегантных писателей и их красиво одетых жен, неспешно прогуливающихся перед своими домами вдоль ряда собственных машин. Машины в те годы считались признаком состоятельности и привилегий. Комплекс прозвали «дворянским гнездом».

Общую нелюбовь подогревало и то, что в кооперативе было много евреев. Люди издевательски переиначили название улицы из Аэропортовской в Раппопортовскую (один из жильцов действительно был Давид Абрамович Раппопорт). Павел сам удивлялся, что евреи составляют большинство жильцов, и с легкой усмешкой читал на дверях одной из площадок дома таблички с тремя фамилиями: Я.Штейн, И.Я.Штейн, А.Я.Финкельштейн.