Лазло более чем готов, чтобы его обыденность снова прервалась.

– Который час? – поинтересовался он у Рузы, сердито косясь на небо. В тех местах, где оно показывалось вокруг контура цитадели, оно выглядело чертовски ярким и голубым. Лазло никогда еще так не злился на небо. Даже нескончаемые дни при пересечении Эльмуталет заканчивались быстрее, чем этот.

– Я что, похож на часы?! – огрызнулся воин. – У меня круглое лицо? На нем написаны цифры?

– Если бы твое лицо было часами, – рассудительно протянул Лазло, – я бы не спрашивал тебя о времени. Достаточно было бы просто на тебя посмотреть.

– Справедливо, – признал Руза.

Это был самый обычный день, только длился он в десять раз дольше, чем должен. Солзерин и Озвин сделали как их просили и придумали надежную причину для задержки второго полета. Никто в них не сомневался. Жители Плача даже обрадовались, а фаранджи просто были слишком заняты.

Тион Ниро не единственный, кто не жалел сил – хоть и единственный, кто не жалел еще и своей жизненной сущности. Все они с головой погрузились в дела и лезли из кожи вон, чтобы преуспеть раньше других. Вернее, все они лезли из кожи вон, чтобы преуспеть, и с головой погрузились в дела – все, кроме Дрейва: но, если быть честным, это не его вина. Он бы с радостью что-нибудь подорвал, но всем, включая его самого, было ясно, что его порох – крайняя мера.

Когда все другое не сработает, тогда они прибегнут к взрывам.

Это его не утешало.

– Как я могу выиграть награду, если мне ничего не позволено делать? – негодуя, спрашивал Дрейв у Лазло тем днем, подкараулив его у тизерканского поста охраны, где тот остановился поговорить с Рузой, Царой и другими воинами.

Лазло остался равнодушным. Дрейв получал компенсацию за свое время, как и все остальные. Что касается награды – личное богатство подрывника не стояло на первом месте в списке его приоритетов.

– Даже не знаю, – ответил Лазло. – Может, придумаешь решение проблемы, не связанное с разрушениями?

Дрейв фыркнул:

– Не связанное с разрушениями? С тем же успехом я мог бы попросить тебя не быть болтливым мандражистом.

Брови Лазло полезли наверх:

– Мандражистом?

– Полистай словарь! – рявкнул Дрейв.

Юноша повернулся к Рузе.

– А ты считаешь меня мандражистом? – спросил он таким голосом, каким маленькие девочки интересуются, идет ли им это платье.

– Я не знаю, что это значит.

– По-моему, это гриб такой, – ответил Лазло, хотя прекрасно знал значение слова. Больше удивляло, что его знает Дрейв.

– Тогда да, ты точно гриб, – кивнул Руза.

– Это значит «трус», – проворчал Дрейв.

– О, – Лазло повернулся к Рузе. – Ты считаешь меня трусом?

Тот призадумался.

– Скорее грибом, – решил он. Затем сказал Дрейву: – Твой первый вариант ближе к правде.

– Я никогда не называл его грибом.

– Так что ж вы мне голову морочите?!

– Приму это за комплимент, – продолжил Лазло, просто чтобы взбесить подрывника. Мелочный поступок, зато веселый. – Грибы такие увлекательные! Ты знал, что они даже не растения?

Руза подыграл, изобразив интерес и недоверие:

– Нет, не знал. Умоляю, расскажи еще!

– Это правда. Грибы отличаются от растений, как животные…

– Я ничего не говорил о грибах! – процедил Дрейв сквозь зубы.

– О, прошу прощения. Дрейв, ты что-то хотел?

Но подрывник был сыт по горло. Он возмущенно махнул рукой и ушел.

– Скучает, бедняга, – сказала Цара без ноток сочувствия. – Крушить нечего.

– Может, выделим ему на снос хоть небольшой квартальчик? – предложил Руза. – А то что это за отношение к гостям!

И тогда Лазло почувствовал… легкое беспокойство. Заскучавший подрывник – это одно. Заскучавший обиженный подрывник – другое. Но затем тема разговора сменилась, и все мысли о Дрейве вылетели из головы.

– Я знаю, чем его занять, – заявил Шимзен, один из воинов. – Отправьте его на шелковых санях подрывать божьих отпрысков в голубое рагу.

Лазло услышал его слова, но они произнеслись так спокойно, ненавязчиво, что он не сразу осмыслил их, а потом мог лишь моргать.

Голубое рагу.

– Только если мне не придется потом убирать, – так же беспечно ответил Руза.

Чуть ранее их просветили о… ситуации… в цитадели. За вальяжным поведением определенно крылась глубокая тревога, но это не значило, что воины говорили не всерьез. Цара покачала головой, и Лазло подумал, что она упрекнет сослуживцев за их чопорность, но вместо этого она сказала:

– И что тут веселого? Тогда нам даже не посчастливится увидеть, как они умрут.

Весь воздух вышел из легких Лазло, словно его ударили под дых. Все недоуменно уставились на него.

– Да что с тобой? – спросил Руза, увидев выражение на лице друга. – Выглядишь так, будто тебе подали голубое рагу на ужин.

Парень рассмеялся, довольный своей шуткой, а Шимзен хлопнул его по плечу.

Лицо Лазло напряглось и покраснело. Перед глазами всплыл образ испуганной Сарай, запертой в цитадели.

– Как вы можете так говорить? – спросил он. – Ведь вы никогда с ними даже не встречались!

– Встречались? – брови Рузы подскочили к лбу. – С монстрами не встречаются. Их истребляют.

Должно быть, Цара заметила гнев Лазло, его… крайнее удивление.

– Поверь мне, Стрэндж, если бы ты их знал, то и сам бы с радостью метнул туда бомбу.

– Если бы вы знали меня, – ответил он, – то не думали бы, что я мог бы с радостью кого-то убить.

Все посмотрели на него прищурившись, – сбитые с толку и сердитые, что он портит им веселье.

– Ты говоришь о них как о людях, – заметил Руза. – В этом-то и твоя беда. Представь, что они тривахниды…

– Мы не убивали тривахнидов.

– Ладно, твоя правда, – лицо воина скривилось. – Неудачный пример. Но ты бы смотрел на меня так, если бы я убил одного?

– Не знаю. Но они не тривахниды.

– Да, – не спорил Руза. – Они куда опаснее.

И это тоже правда, но смысл крылся в другом. Они люди, а никто не шутил над тем, чтобы превратить в рагу людей.

И уж тем более Сарай.

«Думаешь, хорошие люди не могут ненавидеть? – спросила она его прошлой ночью. – Думаешь, хорошие люди не убивают?» До чего наивно было полагать, что вся проблема кроется в простом недопонимании! Если бы они ее узнали, убеждал себя Лазло, то ни за что бы не захотели причинить ей вред. Но теперь стало ясно: они никогда ее не узнают. Они попросту не допустят такой возможности. Сухейла ему сказала: ненависть как зараза. Теперь он понял, что она имела в виду. Но есть от нее лекарство?